ЕВСТАФИЙ

были сделаны Е. на основе изучения дошедших до XII в. сочинений древнегреч. авторов. Собственные произведения Е. изобилуют многочисленными цитатами из сочинений Гомера, Гесиода, Пиндара, трагиков Эсхила, Софокла, Еврипида, историков Геродота, Фукидида, Ксенофонта Афинского, философов Платона и Аристотеля, комедиографа Аристофана, риторов Демосфена и Исократа, таких эллинистических авторов, как Теофраст, Арат из Сол, Каллимах, Аполлоний Родосский, Полибий, Никандр из Колофона, Ликофрон, из произведений позднегреч. авторов Плутарха, Лукиана Самосатского, Оппиана, Клавдия Элиана, Нонна Панополитанского, Квинта Смирнского, имп. Юлиана Отступника и Ливания.

Комментарии Е. к одам Пиндара, к географической поэме Дионисия Александрийского по прозвищу Периегет (II в.) «Описание ойкумены» и к эпическим поэмам Гомера «Илиада» и «Одиссея» представляют собой обособленную, отличную от др. произведений Е. группу сочинений по грамматике, к-рые были написаны им в К-поле (до 1178) и использовались в качестве учебных пособий в риторических школах Византии.

От комментариев Е. к одам Пиндара сохранился лишь Пролог из 2 равновеликих частей. В 1-й ч. характеризуется поэзия Пиндара в целом: говорится о его торжественном и пышном стиле, о сложных по идеям и образам эпиникиях в честь героев - победителей общегреч. игр (ко времени Е. сохр. только 4 книги эпиникиев), об отступлениях Пиндара, в к-рых поэт чаще всего пишет о себе и стихосложении, об особенностях поэтического языка од, представляющего смесь эолийских и дорийских диалектных форм. Во 2-й ч. Е. приводит ряд античных свидетельств, касающихся биографии Пиндара и восходящих к утерянному сочинению Плутарха, на к-рое Е. прямо ссылается в начале комментария. В заключение Е. касается вопроса о возникновении Олимпийских игр и проблемы строфичности ритмической структуры од Пиндара (за 2 одинаковыми строфами - строфой и антистрофой - следует отличающийся от них по структуре эпод).

Вступление к комментариям к «Описанию ойкумены» Дионисия Периегета, написанное Е. в форме посвятительного письма другу и бывш. ученику Иоанну Дуке, содержит объяснение значения термина «периэгеза» в истории античных лит. жанров, различий понятий «география» и «хорография» у античных авторов, географической традиции в античности (в т. ч. рассказано о ее представителях, подробно изложены биография и особенности поэзии Дионисия Периегета). В комментариях к географической поэме Е. прежде всего пересказывает стихи Дионисия и кратко поясняет их, затем подробно истолковывает их смысл с т. зр. визант. ученого XII в. Комментарии Е. содержат многочисленные цитаты из античных сочинений по истории и географии. Среди цитируемых авторов чаще других упоминаются Страбон (неизменно называемый «Географ»), Гомер («Поэт»), историки Геродот, Ксенофонт Афинский и Диодор Сицилийский, философ-перипатетик Аристотель, эллинистический автор поэмы о звездах Арат из Сол, имп. Юлиан Отступник, Стефан Византийский и Феофилакт Симокатта. Е. использовал также свидетельства древних схолий и разночтения рукописей поэмы Дионисия. Как правило, Е. называет античного автора приводимой им цитаты, однако использует и выражения типа φασί (говорят), κατὰ τοὺς παλαιούς (по мнению древних), οἱ δέ φασι (одни передают), ἄλλοι δέ φασι (другие же утверждают) и т. п. Иногда Е. приводит цитаты из произведений античных авторов дословно, но чаще пересказывает текст своими словами, видимо по памяти и не сверяясь с оригиналом, что неизбежно порождает неточности при анализе гекзаметров Дионисия.

Культурно-историческая ценность комментариев Е. к «Илиаде» и «Одиссее» состоит в том, что они содержат богатейшую информацию из утраченных схолий более раннего времени, к-рыми пользовался Е. Ему удалось отразить совокупность эстетических, риторических, историко-грамматических, мифологических и географических аспектов гомеровской эпопеи. Демонстрируя блестящую эрудицию и глубокое знание рукописей Гомера, Е. приводит пространные выдержки из сочинений эллинистических грамматиков Апиона, Геродора, Дионисия Фракийского, Гераклита и Зенодота о гомеровском эпосе, цитирует древнегреч. историков и географов (Геродота, Фукидида, Страбона, Арриана и др.), словарь Стефана Византийского и словарь «Суда». Е. часто полемизирует с предшественниками. Так, вопреки мнению Аристарха, александрийского филолога и грамматика II в. до Р. Х., у Е. в объяснении античных мифов превалирует восходящее к неоплатоникам аллегорическое толкование, характерное и для христ. сознания образованного византийца, который в изображении языческих богов Гомера усматривал иносказание и «обманные образы».

Хотя Е. и принимал участие в догматических спорах своего времени, напр. в споре 1166 г. о евангельском изречении Христа «Отец Мой более Меня» (Ин 14. 28) или в споре 1180 г. об анафеме мусульм. богу (см. в ст. Константинопольские Соборы), большая часть его церковных сочинений не касается напрямую догматических вопросов, а посвящена в основном этике, агиографии и экзегезе.

Своеобразие сочинений Е. обусловлено оригинальным использованием традиц. терминологии и сочетанием разнообразных методов толкования, стремлением соотнести наблюдаемую Е. действительность с библейским Откровением. При этом характерной особенностью Е. как церковного автора является применение в сочинениях стилистических приемов, распространенных в основном в светской лит-ре (см.: Antonopulu. 2002). Эта писательская манера Е. обусловлена тем, что долгое время его лит. деятельность проходила между имп. и патриаршим дворами. К аудитории Е. принадлежали представители высшей светской знати и интеллектуальной элиты К-поля и Фессалоники, что объясняет стиль и язык его сочинений: весьма сложный, требующий для понимания достаточно высокого уровня образования. Использование архаизирующего, книжного языка в церковных сочинениях роднит произведения Е. с произведениями светской визант. лит-ры. Одновременно с этим его светские сочинения насыщены христ. аллюзиями: так, в придворных речах (см.: Eust. Thess. Op. min.) образы, почерпнутые из произведений Гомера и др. античных авторов, перемежаются образами из Свящ. Писания. Такое сочетание ветхозаветных и христ. образов и античных представлений о мире отвечало запросам светской высокообразованной публики, интересовавшейся также и нек-рыми формами монашеской жизни, что было распространено при дворе Комнинов.

Направленность сочинений Е. по большей части нравоучительная, он с особой строгостью требует соблюдения христ. и монашеских обетов и правил (Idem. Vita monach.; полный список трудов - Idem. Red. Quadr. S. 7-24, в т. ч. богословские сочинения - Ibid. S. 16-23). Основные богословские воззрения Е. соответствуют традиц. учению Церкви: так, его понимание монашества восходит к аскетической традиции отцов-пустынников, хотя и имеет нек-рые особенности.

Отдельной темой в церковных сочинениях Е. является критика недостатков совр. ему монашества. Еще во время учебы в школе при мон-ре св. Евфимии Е. мог видеть несоответствие между реальной жизнью мн. монахов и идеалами монашества. Став митрополитом Фессалоникийским, он вновь столкнулся с этим несоответствием и начал ревностно бороться против недостатков, что привело его к конфликту с паствой, особенно с насельниками мон-рей, к-рые старались защититься от суровых наказаний и нравоучительных предписаний Е. Об этом конфликте говорится в соч. «Об исправлении монашеской жизни» (᾿Επίσκεψις βίου μοναχικοῦ ἐπ διορθώσει τῶν περ τὸν αὐτόν (букв.- Рассмотрения жизни монашеской ради исправления ее) - Idem. Vita monach.). Е. упрекал монахов в нарушении обетов бедности, послушания и братолюбия, обличал их невежество и ненависть к образованию. В мон-рях, по свидетельству Е., процветала жажда прибыли и наблюдалось расслоение братии. Однако Е. игнорирует в своих сочинениях условия экономической жизни мон-рей, к-рые были вынуждены содержать себя за счет ведения хозяйства на пожертвованных им землях и могли прокормить себя только при строгом разделении труда среди монахов. По косвенным указаниям в сочинении Е. также становится понятно, почему противоположная сторона (монашество) старалась защититься от суровых наказаний и нравоучительных предписаний своего архиепископа.

Сочинение отражает положение Е. между клиром и высшей светской властью: возможно, оно было написано, когда Е. находился в К-поле из-за некоего дисциплинарного взыскания. Вероятно также, что в этом произведении Е. обращался гл. обр. к интересующейся монашеской жизнью знатной и образованной публике при имп. дворе или в его окружении (Metzler. 2006). Оглядка на эту публику, очевидно, смягчает нравственную строгость Е.: в определенных местах он ставит отчетливо уменьшенные требования, предъявляемые к образу жизни монахов, напр., в том, что касается пищи (Eust. Thess. Vita monach. S. 161. 1-2), одежды (Metzler. 2006. S. 69-72) или смеха (Eust. Thess. Vita monach. S. 29. 7-9). Учет мнений и вкусов светской публики сдерживал суждения Е. о формах крайней аскезы, к-рые требовали, чтобы аскет жил в труднодоступных местах, подвизаясь нагим, отягощенный веригами, пребывал в полном молчании и т. п. Е. устанавливал высокий идеал монашества (Ibid. S. 84) и резко критиковал конкретное его осуществление. В Послании к некоему Стилиту (столпнику) Е. предостерегает его от ложного и показного аскетизма и благочестия (Idem. Opusc. P. 182-196). Истинный столпник не только должен заботиться о внешних, материальных веригах, но в первую очередь ему следует облечь себя в духовное железо, чтобы укрепиться против мысленного врага. Сами по себе вериги аскета не могут быть ни спасительными, ни вредоносными: все зависит от состояния души, стремящейся к Богу.

В Похвале св. Филофею Опсикийскому (Ibid. P. 145-151) Е. развивает мысль, что и в миру, как и в монастыре, можно спастись. Жизнь этого святого Е. использует как образец осуществления одновременно активного и созерцательного образа жизни (Eust. Thess. Vita monach. S. 150. 24). Восхваляемый в этом сочинении святой не является монахом, напротив, он женат, имеет много детей; он не отказался от унаследованного имения, но вступил во владение им, дабы творить добрые дела. В Послании к Стилиту и в Похвале св. Филофею Опсикийскому Е. показывает, что у мирянина не меньше возможностей вести богоугодную жизнь, чем у монаха. Эти идеи можно найти и в проповедях Е.

Среди агиографических произведений Е. следует назвать Похвальное слово св. Димитрию Солунскому (Ibid. S. 167-187; PG. 136. Col. 169-216), Житие братьев мучеников Алфея, Зосимы и Александра (Eust. Thess. Opusc. P. 30-35; PG. 136. Col. 264-284). К литургическим и гимнографическим сочинениям Е. относятся канон братьям мученикам Алфею, Зосиме и Александру 4-го плагального (т. е. 8-го) гласа, без акростиха, ирмос: ῾Υϒρὰν διοδεύσας ὡσε ξηρὰν̇ (    ), нач.: ᾿Ιδοὺ δὴ, τί κάλλιον ἢ τερπνὸν (Что же прекраснее или приятнее), утраченный во время захвата Фессалоники норманнами (Eust. Thess. Opusc. P. 136-137; PG. 136. Col. 283-291), канон в честь св. Димитрия 4-го плагального (т. е. 8-го) гласа, без акростиха, ирмос: Σταυρὸν χαράξας Μωσῆς̇ (   ), нач.: ῾Ο τῷ πελάϒει τῶν σῶν ἄθλων (Морем подвигов твоих) (Eust. Thess. Opusc. P. 166-167; PG. 136. Col. 161-166; о др. ямбическом каноне в честь этого же святого см.: Wirth P. Ein bisher unbekannter Demetrioshymnusdes Erzbischofs Eustathios von Thessalonike // BZ. 1959. Bd. 52. S. 320), очерк о песнопении «Кирие элейсон» (Scorial. Y. II. 10. Fol. 56v - 60v). К филологическим комментариям примыкает толкование Е. на канон Пятидесятнице Иоанна Дамаскина (Expositio hymni pentecostalis Damasceni // PG. 136. Col. 503-754).

Основным историческим произведением Е. является соч. «О взятии Фессалоники», сохранившееся в единственной рукописи (Basil. 46. A. III. 20) без титульного листа. Предположение П. Мааса о том, что эта рукопись - автограф Е., небесспорно (Maas. 1952. S. 2 f.; ср.: Eust. Thess. Esp. P. XVI ff.; Wilson. 1973. P. 227). Это сочинение Е. появилось вскоре после описанных событий (предположительно до февр. 1186; Eust. Thess. Esp. P. XXXIV; Hunger. Literatur. Bd. 1. S. 147). Оно делится на введение (прооймион), описание событий от смерти имп. Мануила I до падения имп. Андроника I (1183-1185) и рассказ о взятии Фессалоники норманнами осенью 1185 г. Основой сочинения могли послужить совр. Е. «Плачи» о Фессалонике (Hunger. Literatur. Bd. 1. S. 427).

Во введении определяются жанр, композиция произведения, методы повествования. Отличие сочинения Е. от др. визант. исторических памятников обусловлено глубоким чувством автора, участника разыгравшейся трагедии, не позволившим ему рационалистически подойти к рассказу (Eust. Thess. Esp. P. 3. 14-23). Сочинение Е.- новая ступень в развитии визант. историзма. Тогда как авторы монументальных хроник почитали за достоинство анонимность, авторскую безучастность, у Е. сострадание и гуманизм становятся чуть ли не главными категориями историка-мемуариста. Заставить читателя сопереживать, вовлечь его в происходящую жизненную драму - вот какую задачу ставит теперь автор вместо аккуратной погодной регистрации фактов (Бибиков. 1998. С. 191). Е. противопоставляет повествование историка и рассказ очевидца и участника событий и видит свою цель в том, чтобы соединить отстраненную точность историка с эмоциональным описанием очевидца. Как очевидец он описывает ужасы захвата города. Как историк он ищет причины трагедии в предшествующем периоде визант. истории. Как архипастырь он указывает на грехи своей паствы и собственные, ставшие причиной несчастья, обрушившегося на Фессалонику. Предположительно текст сочинения был прочитан Е. в Неделю сыропустную (воскресенье перед Великим постом), т. е. 23 февр. 1186 г. К этому моменту норманны после поражения в нояб. 1185 г. уже покинули Фессалонику. Гипотеза Э. Леона о том, что вначале текст был прочитан в краткой редакции, а позднее переработан в расширенную версию, не получила признания у исследователей (Leone E. Conjectures sur la composition de «La Prise de Thessalonique» ďEustathe // Byz. 1964. Vol. 34. P. 267-269; ср.: Die Normannen in Thessalonike. S. 15 f.).

Среди др. сочинений Е. важными историческими источниками являются его риторические произведения: речи перед патриархами (Scorial. Y. II. 10. Fol. 157v - 178v) и перед императорами. Из последних сохранились 5 речей перед имп. Мануилом I (Eust. Thess. Fontes. Fasc. 1. P. 1-6, 24-125) и эпитафия на его смерть (Idem. Opusc. P. 129-214; PG. 135. Col. 973-1032), речь, произнесенная в 1191 г. перед имп. Исааком II Ангелом в Филиппополе (Eust. Thess. Opusc. P. 41-45). Также сохранились послания к великому этериарху Иоанну Дуке (Idem. Fontes. Fasc. 1. P. 16-24), логофету дрома Михаилу Айофеодориту (Scorial. Y. II. 10. Fol. 357v - 361v), надгробные речи Никифору Комнину (Курц. 1910. С. 290-302), митр. Афинскому Николаю Айофеодориту (Scorial. Y. II. 10. Fol. 357v - 361v) и др. (см.: Eust. Thess. Briefe). Сохранились и неск. проповедей Е.: речи на начало Великого поста (Eust. Thess. Red. Quadr.), Наставление оглашенным фессалоникийцам (Scorial. Y. II. 10. Fol. 361v - 368v), Слово на Пс 48. 9 (Eust. Thess. Opusc. P. 7-13; PG. 135. Col. 519-540), гомилия о 3 отроках в пещи огненной (Eust. Thess. Opusc. P. 49-53; PG. 136. Col. 289-309), речи по случаю новолетия (Scorial. Y. II. 10. Fol. 55v - 56v; Eust. Thess. Opusc. P. 152-157; PG. 135. Col. 539-560).