«РASTOR AETERNUS»

«P. a.» возникла на базе 11-й гл. изначально большой, тематически разнообразной экклезиологической схемы, над к-рой работали такие крупные богословы «римской школы», как И. К. В. Клойтген, Дж. Перроне, Ф. С. Хеттингер, К. Шрадер, Дж. Францелин, К. Пассалья, а также влиятельный прелат и ученый архиеп. Джузеппе Кардони (подробно о первоначальном проекте конституции см.: Betti. 1961. P. 17-316; Horst F., van der. Das Schema über die Kirche auf dem I. Vatikanischen Konzil. Paderborn, 1963). В итоге документ получил офиц. название «Constitutio dogmatica prima «De Ecclesia Christi»» (Первая догматическая конституция «О Церкви Христовой» (см.: ASS. 1870-1871. Vol. 6. P. 39)).

Одной из главных причин принятия специального документа об особом положении и правах Римского понтифика стало нараставшее вслед. европ. революций стремление буржуазно-политических кругов и представителей модернизма к либерализации церковно-канонического устроения, религ. и интеллектуальной жизни рим. католицизма. Эти тенденции встретили активное противодействие в ультрамонтанстве, сторонники к-рого настаивали на централизации и значительном возвышении монархической папской власти касательно доктрины, дисциплины и управления с целью сохранения традиц. устоев и восстановления общественного престижа Римско-католической Церкви (Schatz. 1990. S. 174-186). В связи с данной Христом заповедью о соблюдении единства (Ин 17. 20-21) в преамбуле конституции указывается на необходимость «ради защиты, сохранения и возрастания католической паствы... предложить всем верным... учение о незыблемости и природе примата Святейшего Престола, на котором зиждутся сила и надежность Церкви... а также воспретить и осудить заблуждения, столь вредные для паствы Господней» (CVatI. Pastor aeternus. Prooem. // Denzinger. Enchiridion. N 3052). При этом обсуждение текста на Соборе было гл. обр. сосредоточено на вопросе об учительной безошибочности папы Римского, в то время как дискуссия о сущности и границах его юрисдикции заняла весьма малый промежуток времени (с 6 по 14 июня). Такая поспешность сказалась на том, что в конце концов само центральное и сложное понятие «юрисдикция» не получило четкого определения, так же как без внятного объяснения и без должных практических указаний была оставлена ситуация двоевластия в диоцезах, возникающая вслед. закрепления за папой ординарных и универсальных управленческих прерогатив наряду с полномочиями местных епископов (Tillard. 1979. P. 4-5; O'Gara. 2004. P. 212-214). Офиц. комментарий еп. Фредерико Марии Дзинелли о невозможности дуализма тождественных по природе (eandem speciem) властей в их соподчиненном дружественном (amice) и солидарном (in solidum) сосуществовании (Zinelli F. M. Relatio nomine Deputationis // Mansi. T. 52. Col. 1109-1110) хотя и привел к включению в текст документа указания на то, что «власть верховного понтифика никоим образом не является препятствием ординарной и непосредственной власти епископской юрисдикции» (CVatI. Pastor aeternus. Cap. 3 // Denzinger. Enchiridion. N 3061), не устранил проблематичной экклезиологической дилеммы окончательно.

Наиболее активными противниками принятия доктринального документа о папском первенстве, изолированного от обсуждавшегося на Соборе целостного учения о Церкви с соблюдением должного баланса взаимоотношений внутри церковной иерархии (см.: Scheffczyk. 1970), были епископы Германии, Австро-Венгрии и Франции, многие из которых не приняли участия в заключительном голосовании (подробнее об истории составления см. в ст. Ватиканский I Собор). Утвержденные в «P. a.» догматы вызвали озабоченность нек-рых европ. гос-в и негативную реакцию со стороны др. христ. конфессий. Ватиканский II Собор в догматической конституции о Церкви «Lumen gentium» и в декрете о пастырском служении епископов «Christus Dominus» подтвердил ее главные учительные положения (CVatII. LG. 22; CD. 2), однако рецепировал их в иной перспективе: в рамках пересмотра монархической экклезиологии католицизма в пользу общинной акцент был сделан на нераздельном единстве служения верховного понтифика со служением коллегии епископов, обладающих идентичной по сакраментальному происхождению и природе «собственной, ординарной и непосредственной» пастырской властью и учительной безошибочностью (CVatII. LG. 25, 27; см. также: Tillard. 1979. P. 14-21; Schatz. 1990. S. 204-205). Вслед. происшедшей перемены «внутри католической Церкви ведутся прения… о формулировке и интерпретации догмата и формы осуществления первенства как следствия самого догмата» (Поттмайер. 2006. С. 237), предпринимаются попытки новой герменевтики учения о папском примате с учетом влияния социально-политических факторов предыстории I Ватиканского Собора, признанных правомочными критических мнений его оппозиционного меньшинства и участников совр. экуменического диалога.

«P. a.» состоит из вступления и 4 глав, каждая из к-рых завершается канонами с анафемами. Вступительные положения утверждают установленную Самим Спасителем иерархическую структуру Его Церкви и заложенное Им в св. Петре, главе апостолов, «прочное начало (perpetuum principium) и зримый фундамент» неразделенности епископата ради единства всего народа Божия в вере и общении (CVatI. Pastor aeternus. Prooem. // Denzinger. Enchiridion. N 3050-3051).

В гл. 1 на основании католич. толкования нек-рых мест НЗ (Мф 16. 16-19; Ин 21. 15-17) говорится о «непосредственном и прямом» (immediate et directe) даровании Христом «одному только» (solum, uni) Симону Петру «истинного и собственного» первенства юрисдикции - быть верховным пастырем и руководителем (rector) своей паствы, «видимым главой всей воинствующей Церкви». Признающие за ним лишь первенство чести и отрицающие тем самым богоустановленную форму церковного управления подлежат отлучению.

Ссылаясь на отдельные высказывания зап. св. отцов об особом положении древней Церкви Рима и на речь папского легата пресв. Филиппа на Вселенском III Соборе (ACO. T. 1. Vol. 1(3). P. 60), авторы «P. a.» во 2-й гл. учат о непрерывности (perpetuitate) наследования данной ап. Петру верховной юрисдикционной власти его преемниками на Римском престоле. Некоторые исследователи, отмечая отсутствие ссылок на Свящ. Писание, считают, что эксплицитное указание на непосредственное установление Христа (ex ipsius Christi Domini institutione - Denzinger. Enchiridion. N 3057-3058) относится здесь лишь к самому принципу преемства Петрова первенства «для вечного спасения и неизменного блага Церкви» (Ibid. N 3056), но не к необходимой его связи именно с епископом Рима. Соответственно то, что осуществляется не по божественному праву (iure divino), а в силу традиции, не является абсолютно неизменным по определению (Klausnitzer. 2004. S. 407).

Однако, несмотря на это, в гл. 3 с апелляцией к решению Флорентийского Собора (см. ст. Ферраро-Флорентийский Собор) (CFlor. Laetentur caeli: Bulla unionis Graecorum // Denzinger. Enchiridion. N 1307) постулируется в форме учительного высказывания («docemus et declaramus»), что «Римская Церковь обладает по распоряжению (disponente) Господа первенством (principatum) ординарной власти» и что «божественное право апостольского первенства (primatus) ставит Римского понтифика над всей Церковью» (CVatI. Pastor aeternus. Cap. 3 // Denzinger. Enchiridion. N 3060, 3063). Папская власть юрисдикции является полной и непосредственной, подлинно епископской и судебной, ей должны иерархически подчиняться «пастыри и верные всех чинов и обрядов… в вопросах, касающихся не только веры и нравственности, но и порядка и управления…» (Ibid. N 3060). Над Римским папой не может быть никакого гражданского или церковного суда, он выше авторитета Вселенского Собора и имеет «право свободно общаться, исполняя свою должность, с пастырями и паствой всей Церкви, чтобы их наставлять и ими руководить на пути к спасению» (Ibid. N 3062). Единение с ним в вероисповедании (fidei professionis) и общении (communionis) служит надежным залогом спасительного церковного единства.

В гл. 4 провозглашен догмат о папской безошибочности в вероучительных и нравственных предметах (см. ст. Непогрешимость папы Римского).