БУБЕР

[нем. Buber] Мартин (Мардохай) (8.02.1878, Вена - 13.06.1965, Иерусалим), немецко-евр. философ и писатель, религ. мыслитель иудаизма. Ввиду развода родителей воспитывался во Львове у деда С. Бубера, известного в свое время исследователя евр. традиции. В 1896-1899 гг. изучал философию в Вене, Лейпциге, Цюрихе и Берлине, занимаясь также мистическими традициями Европы и Азии. В 1898-1904 гг. принимал участие в т. н. демократической фракции сионистского движения, но позднее отошел от политического сионизма, предпочитая ему работу над возрождением евр. культуры в широком мировом контексте. Это было связано помимо культурного универсализма Б. с присущими ему симпатиями к мирному анархизму и к идеям ненасильственного действия; он мечтал о свободных кооперативных поселениях евреев в Палестине без гос-ва и армии. В 1924-1933 гг. Б.- профессор философии иудаизма и этики в ун-те Франкфурта-на-Майне; с приходом к власти национал-социализма сложил с себя профессорские обязанности, но сначала оставался в Германии, участвуя в попытках наладить для нем. евреев возможность образования. В 1938 г. эмигрировал в Палестину, был профессором социальной философии в Иерусалимском ун-те; в 1947 г. высказывал скептическое отношение к разделу Палестины, призывал к мирному сосуществованию с арабами. После второй мировой войны выступал с лекциями в США и ФРГ.

Важнейший философский труд Б.- «Ich und Du» (Я и Ты. 1923). В его основе лежит противопоставление 2 типов отношения к действительности, выражаемое 2 парами слов: «Я и Оно» и «Я и Ты». Пока все сущее находится под знаком «Оно» как предмет чисто прагматического опыта, человек пребывает чужд личному бытию; он становится личностью в той степени, в к-рой обретает отношение, находящееся под знаком «Ты»,- к природе, к др. человеку и, наконец, к «абсолютному Ты», т. е. к Богу. При достаточной последовательности 2-я позиция способна снять противоречие между ощущением себя внутри мира и преданием себя Богу: «Заключить весь мир в Ты, воздавая миру его права и его правду, не признавая ничего рядом с Богом, но видя все в Нем,- таково совершенное отношение» (Werke. Bd. 1. S. 131).

Взгляд Б. на христианство определился в виде парадигмы, позднее усвоенной рядом иудаистских мыслителей XX в. (Ш. Бен-Хорин и др.): сравнительно мягко выраженное, но определенное дистанцирование от христ. веры в Воплощение уравновешивается подчеркнуто позитивным интересом к человеческому облику Иисуса Христа как «великого Брата» (Zwei Glaubensweisen. Hdlb., 1986. S. 3). Такой интерес при всей эмоциональной искренности Б. был детерминирован чисто культурной ситуацией: Б. ощущал себя принадлежащим одновременно к евр. традиции и к европ. культуре, воспринимая последнюю как христ. в ее глубинной сути, а потому требующую ради подлинного единства с ней вникания в образ Христа.

Лит. творчество Б. (философская проза, пересказы хасидских легенд, произведения беллетристических жанров, напр. повесть из жизни мистически настроенного еврейства времен наполеоновских войн «Gog und Magog» (Гог и Магог. 1941)) представлено в различных языках и культурах. Немецкоязычные тексты Б. обладают столь высокими лит. достоинствами, что нем. писатель Г. Гессе пытался выдвигать их на Нобелевскую премию по лит-ре. Однако переселение в Палестину и жизнь в Израиле побуждали его к творчеству на иврите; для нек-рых книг создавались авторские версии на обоих языках.

Особый интерес представляет новый перевод ветхозаветных книг на нем. язык, начатый Б. в 1925 г. совместно с Ф. Розенцвейгом и после смерти последнего (1929) доведенный Б. до конца (Die Schrift, zu verdeutschen unternommen / von M. Buber gemeinsam mit F. Rosenzweig: In 13 Bde. Köln, 1926-1938). Этот перевод, желающий быть подчеркнуто «еврейским», спорит с европ. традицией библейских переводов - впрочем, противопоставляет ей не столько иную трактовку вероучительных вопросов, сколько иную эстетическую программу, по замыслу ориентированную на воссоздание подлинной архаики текста. Главное его достоинство - блестящая передача ритмов, живого звучания библейской поэзии; главный недостаток - словесная нарочитость, искусственность языка и манеры, связанная с неожиданным на первый взгляд, но по сути неизбежным для Б. влиянием эстетизма нем. символистской культуры нач. XX в. (кружок С. Георге и т. п.). Крайности сходятся: лит. образ библейской архаики, «первозданности» на деле оказывается зависимым от вкусов времени. При всех своих спорных чертах это импонирующее явление языковой стратегии высокого уровня, оказавшее влияние на последующие опыты библейского перевода, прежде всего на франц. перевод А. Шураки, по отношению к к-рым оно остается недостижимым образцом.

Совр. иудаизм относится к Б. без большого интереса; в дискурсе академического характера его интерпретация феноменов евр. традиции не без основания подвергается критике за субъективизм (примером чему может служить научная критика предложенного им представления о старом хасидизме, с к-рой выступил Г. Шолем), между тем как для направлений фундаменталистского склада оказывается ненужным и вредным самый тип его мысли. (Немаловажную роль играет и то обстоятельство, что хасидизм, бывший для поколения Б. романтическим воспоминанием старины, в наст. время вернулся в жизнь, приобретя особую влиятельность в формах т. н. хабада.) Рецепция идей Б. происходила и происходит в основном за пределами иудаизма: в кругу католич. (Х. У. фон Бальтазар) и особенно протестант. мысли (т. н. диалектическая теология, А. Гёс и др.), в кругу экзистенциальной и персоналистической философии христ. характера (Г. Марсель). Встреча рус. культуры с Б. была предвосхищена личной встречей с ним в 1927 г. поэта-символиста Вяч. Иванова, к-рый писал в письме детям от 26 марта 1927 г.: «Бубер оставляет сильное впечатление: это еврейский праведник с глазами, глубоко входящими в душу,- «истинный израильтянин, в котором нет лукавства», как сказал Иисус Христос про Нафанаила (ср.: Ин 1. 47.- С. А.)... Он полон одной идеей, которая и составляет содержание умственного движения, им возглавляемого; эта идея - вера в живого Бога...» (Иванова Л. Воспоминания: Кн. об отце. М., 1992. С. 173). В кабинете Иванова в Риме книги Б., включая «Я и Ты», стояли, по свидетельству дочери поэта, «на почетном месте» (Там же. С. 174); Б. тоже вспоминал (в одном из писем) своего рус. собеседника уже после смерти последнего. Около того времени, когда произошла упомянутая встреча, в России создавалась книга М. М. Бахтина «Проблемы творчества Достоевского» (вышла в 1929), в центре к-рой стоит концепция «диалогизма», весьма близкая центральной интуиции «Я и Ты»; в самой книге отсутствуют указания на ее философские источники, но в личных разговорах Бахтин подтверждал значение импульса, каким была для него философия Б. В 1928 г. Л. И. Шестов познакомился с Б., они переписывались в течение мн. лет; обширные отрывки из переписки были опубликованы на нем. языке и в переводе на рус. в кн. Н. Барановой-Шестовой «Жизнь Льва Шестова» (В 2 т. П., 1983). Шестов посвятил Б. ст. «Мартин Бубер» (Путь. П., 1933. № 39 (июнь); позднее вошла в кн.: Шестов Л. Умозрение и Откровение. П., 1964. С. 111-124). Узнав о смерти Шестова, Б. в Иерусалиме «прочел траурную речь о Шестове» (Жизнь Льва Шестова. Т. 2. С. 211). Н. А. Бердяев встречался с Б. на декадах в Понтиньи (Франция); в 1933 г. Бердяев опубликовал краткую рецензию: M. Buber. Die Chassidischen Bücher; Ich und Du; Zwiesprache; Koenigtum Göttes. I (Путь. П., 1933. № 38 (май). С. 87-91).