КАРАМЗИН

Николай Михайлович (1(12).12.1766, с. Михайловка (Карамзино) Казанской губ., ныне Преображенка Бузулукского р-на Оренбургской обл.- 22.05(3.06).1826, С.-Петербург), русский писатель, журналист, историк, действительный статский советник (1824), член Российской академии и почетный член С.-Петербургской АН (1818), член ОИДР (1806), почетный член Московского (1806), Харьковского (1814), Виленского (1821) университетов и ряда научных и лит. об-в.

Н. М. Карамзин. 1818 г. Худож. В. Тропинин (ГТГ)Из дворянского рода, известного со 2-й пол. XVI в. (происходил от татар. мурзы, крестившегося с именем Семион). Отец - отставной армейский капитан Михаил Егорович († 1782), мать - Екатерина Петровна, урожд. Пазухина († 1769). Детство провел в отцовском имении - с. Знаменском Симбирской губ. C 10 лет воспитывался в дворянском пансионе Фовеля в Симбирске (ныне Ульяновск); до 1781 г.- в Москве в пансионе проф. Московского ун-та И. М. Шадена, бывшего почитателем нем. педагога-моралиста Х. Ф. Геллерта и желавшего сформировать в воспитанниках «вкус к нравственности», преданность религии и красноречие. В это же время К. посещал лекции в Московском ун-те, овладел нем., франц. и англ. языками. В 1781-1783 гг. состоял на службе в лейб-гвардии Преображенском полку в С.-Петербурге (был записан в «армейские полки» еще в 1774); фактически служил только в 1782 г., остальное время, числясь в отпуске, провел в родных краях. Подружился с И. И. Дмитриевым (племянник 2-й жены отца К.), вскоре ставшим его постоянным корреспондентом. В 1783 г. впервые был напечатан его прозаический перевод с немецкого идиллии С. Геснера «Деревянная нога». 1 янв. 1784 г. вышел в отставку в чине поручика; впосл. нигде не служил.

Летом 1784 г. вступил в симбирскую масонскую ложу Златого венца, тогда же основанную И. П. Тургеневым; значился там «товарищем» (см.: Осмнадцатый век: Ист. сб. М., 1869. Кн. 2. С. 369; ни в одном из др. известных сегодня списков членов масонских лож имени К. нет). С июля 1785 г. жил в Москве в доме университетского Дружеского ученого об-ва, сотрудничал в изданиях Н. И. Новикова. Находился под влиянием возглавляемого последним кружка московских «мартинистов» (масонов-розенкрейцеров) (С. И. Гамалея, А. М. Кутузов, И. В. Лопухин, Тургенев, М. М. Херасков и др.); воспринял от них стремление к совершенствованию в себе «внутреннего человека», осуждение неверия и крайностей просветительского рационализма, возможно, также нек-рые либеральные политические идеи, но остался чужд их оккультным исканиям и ритуалам. К. перевел прозой с немецкого поэму А. фон Галлера «О происхождении зла» (М., 1786), в которой доказывается, что зло коренится не в общественном устройстве, а в поврежденной грехом природе человека. В 1787-1789 гг. вместе с близким другом членом новиковского кружка А. А. Петровым редактировал ж. «Детское чтение для сердца и разума» (в 1799-1804 К. переиздал журнал за 1785-1789; 3-е изд.- Орёл, 1819). Здесь появились первые его оригинальные произведения (стихотворения, повесть «Евгений и Юлия»), переведенные им отрывки поэмы Дж. Томсона «Времена года», главы из книги натуралиста и философа Ш. Бонне «Созерцание природы» (Contemplation de la nature, 1764-1765) и нравоучительные повести С. Ф. Жанлис. Сдержанно относясь к высоко ценимым в новиковском кружке мистико-моралистическим сочинениям, К. разделял представление членов кружка о поэзии как о «наставнице людей» и «святом языке небес», к-рый «нередко унижался», но всегда «для душ чистейшим благом будет», а из поэтов Нового времени, по признанию К., тогда «наиболее трогали и занимали его душу» «несчастных утешитель» Э. Юнг и «священный поэт» Ф. Г. Клопшток, а также Дж. Мильтон, Геснер и Томсон (стихотворение «Поэзия», 1787, 1791; опубл. в 1792). К. близко общался с нем. поэтом «Бури и натиска» Я. М. Ленцем и хорошо ориентировался в литературе англ. и нем. предромантизма. Франц. драматургам К. решительно предпочитал У. Шекспира, перевел прозой его трагедию «Юлий Цезарь» (М., 1787), а также трагедию Г. Э. Лессинга «Эмилия Галотти» (М., 1788).

В мае 1789 г. К. отправился в европ. путешествие на средства, полученные от продажи части оставшегося от отца имения. Этому предшествовали охлаждение и разрыв отношений К. с масонами, но расстались они, по словам К., «дружелюбно» (см.: Погодин. 1866. Ч. 1. С. 68-69; Сиповский. 1899. С. 141-145). Впосл. он подвергался нападкам с их стороны, сам неизменно насмешливо высказывался о масонских «тайнах» и «обрядах», казавшихся ему «нелепыми», однако сохранил добрые отношения с Тургеневым и Херасковым. Хорошо отзывался о благотворительной и об издательской деятельности Новикова, в 1792 г. завуалировано протестовал против его ареста (ода «К Милости»). После смерти Новикова обращался к императору за помощью разорившемуся семейству, назвав его при этом «жертвой подозрения извинительного, но несправедливого» («Записка о Н. И. Новикове», 1818).

Маршрут путешествия К. соответствовал описанному им маршруту в «Письмах русского путешественника» (гипотеза об умышленном частичном искажении в книге маршрута и дат реального путешествия (см.: Лотман. 1987) опровергается новейшими документальными данными, см.: Gellerman. 1991; Panofsky. 2010). К. выехал из Москвы в С.-Петербург 18 мая 1789 г., оттуда через Курляндию прибыл в Пруссию. В Кёнигсберге встречался с И. Кантом, в Берлине - с деятельным врагом иезуитов писателем Х. Ф. Николаи, К. Ф. Морицем и др. В Саксонии останавливался в Дрездене, Майсене и Лейпциге, где общался с философом Э. Платнером, противником Канта, и драматургом Х. Ф. Вейсе. В Веймаре посещал И. Г. Гердера и К. М. Виланда. Далее побывал в Эрфурте, во Франкфурте-на-Майне (здесь узнал новость о падении Бастилии), в Майнце, Мангейме, Страсбурге. В нач. авг. оказался в Швейцарии, из Базеля приехал в Цюрих, где познакомился с И. К. Лафатером, с которым еще в Москве вел переписку по нравственным и философским вопросам. Посетив Берн и Лозанну, в нач. окт. прибыл в Женеву, где, чтобы отдохнуть от «множества любопытных и беспрестанно новых предметов», прожил до марта 1790 г.; здесь он постоянно общался с Ш. Бонне и, вероятно, работал над первыми частями «Писем русского путешественника» (см.: Серман. 2004). Затем через Лион, где подружился с нем. поэтом Ф. Маттисоном, в кон. марта приехал в Париж и прожил там ок. 2 месяцев, посещая театры и заседания Национального собрания. Слушал М. Робеспьера, стал очевидцем прений О. Г. Мирабо и аббата Ж. С. Мори о статусе католической Церкви во Франции; из крупных деятелей революции общался с якобинцем Ж. Роммом и протестант. пастором Ж. П. Рабо Сент-Этьеном, из известных писателей - с Ж. Ф. Мармонтелем и аббатом Ж. Ж. Бартелеми (в России К. будет их переводить и популяризировать). Последним пунктом путешествия К. был Лондон, где он пользовался вниманием российского посла С. Р. Воронцова. 15 июля 1790 г. морским путем К. вернулся в С.-Петербург, а в авг. уже был в Москве.

Н. М. Карамзин. Гравюра И. Г. Липса по рис. Ф. Кюнеля. 1799 г.С янв. 1791 по дек. 1792 г. издавал «Московский журнал» (8 ч.; переизд. в 1801-1803). К сотрудничеству К. привлек Г. Р. Державина, Дмитриева, Хераскова и др., но большая часть материалов в журнале принадлежала К. Впервые в рус. журналистике в «Московском журнале» появились отделы рецензий на новые книги и театральные постановки. Журнал был исключительно частным делом К. и представлял издателя как человека независимого, но совершенно лояльного к власти и соблюдающего светские приличия. В объявлении о начале издания сообщалось, что в план журнала «не входят только теологические, мистические, слишком ученые, педантические, сухие пиесы», т. е. не допускается масонская пропаганда. Это чисто лит. журнал, предназначенный для распространения «хорошего вкуса», под к-рым К. понимал умеренность, гуманную чувствительность и европейскую образованность. Изящная словесность, по мысли К., лучше, чем политики и моралисты, могла послужить смягчению «жестоких сердец» и общественному согласию (особенно актуальным на фоне событий во Франции). В повести «Бедная Лиза» (1792. Ч. 6. Июнь) К. вместо нравоучения преподал читателям урок сочувствия и сострадания героям. Шокирующая развязка повести (самоубийство) мотивировалась тем, что это «не роман, а печальная быль». В повести «Наталья, боярская дочь» (Ч. 8. Окт.-нояб.), напротив, счастливый финал неравной любви, поскольку это романическая история из прошлого, к-рая не могла произойти в современности (в основе вымышленного сюжета - история 2-го брака царя Алексея Михайловича с Наталией Кирилловной Нарышкиной); столь же счастливый финал в «старинной сказке» «Прекрасная Царевна и счастливый Карла» (Ч. 7. Авг.). К. в журнале прославлял частную благотворительность в лице простого крестьянина (повесть «Фрол Силин, благодетельный человек» - 1791. Ч. 3. Июль), призывал «миллионы» к братскому единению (стихотворение «Песнь мира» (1792. Ч. 5. Февр.; подражание гимну «К радости» Ф. Шиллера)), как переводчик К. знакомил русскую публику не только с сочинениями совр. европ. авторов (А. Коцебу, Мармонтель, Л. Стерн, С. Р. Шамфор и др.), но и с экзотическими для нее произведениями. Он опубликовал «Сцены из Саконталы» - средневек. инд. драма Калидасы (1791. Ч. 2. Июнь; Ч. 3. Июль; пер. с немецкого), «Картон» и «Сельмские песни» - из «Поэм Оссиана», мистификации Дж. Макферсона (Ч. 2. Май; Ч. 3. Авг.). Антимасонский характер имела публикация переведенного с немецкого анонимного сочинения о гр. Калиостро «Жизнь и дела Иосифа Бальзамо» (Ч. 4. Нояб.-дек.; 1792. Ч. 5. Янв.-февр.). В прозаическом этюде «Райская птичка» (1791. Ч. 3. Авг.) К. использовал патериковое сказание. Большую известность получила одна из эпитафий К.- «Покойся, милый прах, до радостного утра!» (1792. Ч. 7. Июль). О его философских взглядах некоторое представление дают «Разные отрывки: Из записок молодого россиянина» (Ч. 6. Апр.).

«Письма русского путешественника» К. печатались в «Московском журнале» с 1-го до последнего номера (письма из Германии, Швейцарии, частично из Парижа; в 1794-1795 в «Аглае» опубл. письма из Англии (2 отрывка); отд. (неполн.) изд.: М., 1797. 4 ч.; 1-е полн. изд.: М., 1801. 6 ч.). Это многоплановое произведение, связанное с популярной тогда «литературой путешествий» (Ш. Дюпати, Стерн и др.) и не случайно получившее европейскую известность еще при жизни К. (2 нем. перевода вышло в 1800 и 1804; польский - в 1802; английский - в 1803; французский (неполный) - в 1815 и др.). С одной стороны, это «зеркало души» автора, показывающее, каков он был, «как думал и мечтал», а с другой - книга, обладавшая достоинствами путеводителя и обозрения политической и культурной жизни Европы в начальный период Французской революции. Внутреннее единство книге дает образ путешественника - молодого «русского европейца», ищущего в Европе не столько новых знаний, сколько новых впечатлений и всегда готового вступиться за честь своего Отечества, и «рыцаря веселого образа», к-рый всегда вежлив, снисходителен к чужим слабостям, чувствителен и любопытен, но ко многому склонен относиться со сдержанной иронией. В Англии, где «терпим всякий образ веры», ему «хочется видеть служение каждой секты», но первый же свой визит - к квакерам - он описал юмористически. В Швейцарии он часто слушал проповеди местных пасторов, но в итоге признался, что «из всех церковных риторов» ему более нравится Йорик (герой сочинений и alter ego Стерна). К.- противник нетерпимости, в особенности религиозной: в Берлине он осудил ожесточение, с которым журналисты нападали на иезуитов, во Франкфурте посетил синагогу, сожалея о притеснениях евреев. В средневековье К. видел примеры варварства и фанатизма, о которых ему напоминали рыцарские замки и католич. монастыри, и радовался происшедшим с тех пор переменам. К. удивлялся, как «простой монах» М. Лютер «сделал… великую нравственную революцию в свете». Он оценил Вольтера как писателя, распространившего «взаимную терпимость в верах, которая сделалась характером наших времен», но заметил, что у него нет «великих идей» и что «он от суеверия не отличал истинной христианской религии». Не интересуясь богословскими вопросами, К. понимал христианство прежде всего как облагораживающее человека нравственное учение и приводил высказывание Геллерта: «Всем, что есть во мне доброго,- всем обязан я христианству». Политическая позиция К. в то время определялась сочувствием к утопическим социальным проектам (««Утопия» будет всегда мечтою доброго сердца…») и признанием невозможности, а в конечном счете и нежелательности их немедленной реализации. Республиканское правление К. вслед за Ш. Л. Монтескьё считал пригодным только для добродетельных граждан, а монархическое - не требующим от людей «чрезвычайностей» и способным «возвышаться на той ступени нравственности, на которой республики падают», а значит, на практике более надежным. В швейцар. республиках, чье политическое устройство особенно импонировало К. (в частности, ограничения на роскошь, которая «бывает гробом вольности и добрых нравов»), он уже заметил симптомы упадка: начавшееся перерождение демократического правления в олигархическое, детское попрошайничество ради забавы и др. (ср. позднейшую статью К. «Падение Швейцарии», 1802). В Англии, где законы защищают индивидуальную свободу и собственность, К. отметил господствующее презрение к бедности и «тонкий эгоизм»; многие здесь поражены «сплином» - «нравственной болезнью», часто доводящей людей до самоубийства; Лондон изобилует преступниками, история Англии - «злодействами». Т. о., демократию, по К., можно основать либо на личном эгоизме (Англия), либо на принудительной коллективной добродетели (Швейцария). Между этими путями вынуждена выбирать Франция, в к-рой пала монархия. Революцию К. оценивал негативно, поскольку это покушение на издревле сложившийся порядок вещей: французская монархия была подобна «священному дереву», под чьей «мирною сению возрастали науки и художества, жизнь общественная украшалась цветами приятностей, бедный находил себе хлеб, богатый наслаждался своим избытком»; срубившие его «новые республиканцы с порочными сердцами» забыли, что «безначалие хуже всякой власти», и подготовили себе эшафот. В результате К. стал поборником идей консерватизма: не только насильственные, но и любые поспешные преобразования опасны («легкие умы думают, что все легко; мудрые знают опасность всякой перемены и живут тихо»), так же как и попытки копирования чужой политической системы («что хорошо в Англии, то будет дурно в иной земле»). Самый надежный путь - по мере сил содействовать «успехам просвещения» и уповать на ход времени и Промысл Божий: «Предадим, друзья мои, предадим себя во власть Провидению: оно, конечно, имеет свой план; в его руке сердца Государей - и довольно».

В 1794 и 1795 гг. К. выпустил 2 книжки альманаха «Аглая» (переизд. с дополнениями в 1796), почти целиком заполненные его новыми сочинениями и переводами (часть из них написана в 1793). В них отразился духовный кризис К., в значительной степени вызванный известиями о революционном терроре во Франции. «Готические» повести «Сиерра-Морена» (1793) и «Остров Борнгольм» (1794) проникнуты атмосферой отчаяния и ужаса перед тайнами и заблуждениями человеческого сердца и капризами судьбы. В повести «Афинская жизнь» (1795) воображаемое путешествие в идиллическую древность омрачено напоминанием о суде над Сократом и об исчезновении цивилизаций. Статьи и стихи К. в «Аглае» носят программно-философский характер. В ст. «Нечто о науках, искусствах и просвещении» (1793) он полемизирует с Ж. Ж. Руссо, доказывая, что «просвещение есть палладиум благонравия» и совместимо с трудом земледельца. В ст. «Что нужно автору?» (1793), основываясь на идее прекрасного как единства красоты и добра, К. заключил, что «дурной человек не может быть хорошим автором». В переписке «Мелодор к Филалету» и «Филалет к Мелодору» (1795) обсуждается принципиальная для К. идея прогресса: Мелодор перед лицом кровавой развязки «философского века» («Осьмой-надесять век кончается; и несчастный филантроп меряет двумя шагами могилу свою, чтоб лечь в нее с обманутым, растерзанным сердцем своим и закрыть глаза навеки!») приходит к мысли о повторяемости в истории расцвета и гибели цивилизаций, а возражающий на это Филалет («Сизиф с камнем не может быть образом человечества») утешает друга тем, что мир есть «великое позорище, где добро со злом, где истина с заблуждением ведет кровавую брань» и что «нам не век жить в сем мире». Продолжение их диалога - в отдельно изданной К. брошюре «Разговор о щастии: Филалет и Мелодор» (М., 1797, 18022), в которой общие проблемы европ. философии оптимизма (Г. В. Лейбниц, Э. Шефтсбери и др.) решаются в плоскости личной морали - «быть счастливым есть… быть добрым». Эпилог этого философского цикла - позднейшая статья К. «Рассуждение о счастливейшем времени жизни» (1803), где утверждается, что «вопреки Лейбницу и Попе здешний мир остается училищем терпения» и что полное счастье возможно только при условии воскресения мертвых.

Ряд стихотворений в «Аглае» посвящен тем же морально-философским проблемам: изменить людей невозможно, проповедующего истину гордецам и глупцам ожидает участь Сократа, но возможно «без страха и надежды… в мире жить с собой», сохранив в себе «дух и совесть без пятна» («Послание к Дмитриеву», 1794); нужно воспитать «геройскую твердость в душе» и «спокойными очами на мир обманчивый взирать, несчастье с счастьем презирать» («К самому себе», 1795); счастья нет нигде - ни в свете, ни в пустыне, и, чтобы не прервать своей жизни «железом острым или ядом», нужно радоваться тому немногому добру, к-рое все-таки есть на земле, и бестрепетно ждать кончины («Послание Александру Алексеевичу Плещееву», 1794). Однако К. чувствовал недостаточность этой стоической морали и восполнял ее христ. верой, к-рая, по К., есть не что иное, как «тайный союз души с Богом» (см.: «Мнение русского гражданина», 1819). В итоге человеческим идеалом К. стал водимый Премудростью праведник, о котором говорится в стихотворении «Опытная Соломонова мудрость, или Мысли, выбранные из Экклезиаста» (опубл. в 1796; вольное подражание поэме Вольтера «Précis de Ecclésiaste»): «Он телом на земле, но сердцем в небесах».

В 1794 г. К. издал 1-й авторский сборник - «Мои безделки» (2 ч.; 2-е изд., дополненное - М., 1797; 3-е изд.- М., 1801), в к-рый вошли в основном ранее опубликованные стихи и повести. Выпустил сборник переводов «Новые Мармонтелевы повести» (М., 1794-1798. 2 ч., 1815 2, 1822 3) и новую оригинальную повесть «Юлия» (М., 1796). В 1795 г. в газ. «Московские ведомости» вел отдел «Смесь», где поместил 169 переводных и оригинальных заметок. Издал поэтическую антологию «Аониды, или Собрание разных новых стихотворений» (М., 1796-1798. 3 кн.), включавшую стихи современных поэтов (Державин, Дмитриев, В. В. Капнист, Ю. А. Нелединский-Мелецкий, Херасков и др.) и самого К., в т. ч. программные стихотворения о поэзии «К бедному поэту», «Дарования» (Аониды. 1797. Кн. 2), «Протей, или Несогласия стихотворца» (Там же. 1798. Кн. 3). Восшествие на престол Павла I приветствовал «Одой на случай присяги московских жителей Павлу Первому» (отд. изд.: М., 1796). В 1797 г. в выходившем в Гамбурге франц. ж. «Spectateur du Nord» К. опубликовал ст. «Un mot sur la littérature Russe» (Несколько слов о русской литературе), в к-рой кратко изложил содержание «Писем русского путешественника» и назвал Французскую революцию одним из тех событий, к-рые «определяют судьбы людей на много последующих веков». Издал «Пантеон иностранной словесности» (М., 1798. 3 ч., 1818, 2-е, дополненное изд.), состоявший из переведенных К. отрывков сочинений древних («О природе богов» Цицерона, Плутарха, Тацита, Лукана, Саллюстия и др.) и новых авторов («Сократ» Ж. Ж. Бартелеми - глава из романа «Путешествия молодого Анахарсиса в Грецию», Ж. Ф. Бюффона, О. Голдсмита, Руссо, Б. Франклина, И. Я. Энгеля и др.); в связи с этим изданием столкнулся с цензурными затруднениями, и примерно в то же время его имя попало в доносы (не имели последствий благодаря заступничеству Ф. В. Ростопчина). После этих событий К. отошел от лит. деятельности.

Вступлению на престол имп. Александра I Павловича, с которого началась новая эпоха в жизни К., он посвятил оды «Е. И. В. Александру I» и «На торжественное коронование Е. И. В. Александра I» (обе: М., 1801); в связи с обещанием императора править по «законам и сердцу августейшей бабки» К. в 1801 г. написал «Историческое похвальное слово имп. Екатерине II» (М., 1802), в котором взамен либеральных конституционных проектов предложил программу сохранения и укрепления в России монархии в ее просвещенном варианте и через Д. П. Трощинского представил его царю. В апр. 1801 г. К. женился на Е. И. Протасовой (скончалась в 1802 после рождения дочери Софьи). В том же году К. издал перевод либретто оратории Й. Гайдна «Творение». В 1802-1803 гг. вместе с П. П. Бекетовым выпустил 4 части иллюстрированного альбома Бекетова «Пантеон российских авторов, или Собрание их портретов с замечаниями» (справки о писателях написаны К.).

С янв. 1802 по дек. 1803 г. К. издавал ж. «Вестник Европы», состоявший из 2 разделов - «Литература и смесь» и «Политика» (2-й заполнялся исключительно трудами К.). В журнале сотрудничали не только известные писатели, поэты и др., но и начинающие литераторы (В. А. Жуковский и др.). К. выступал здесь в первую очередь в качестве политического обозревателя и консервативного публициста. Общая его позиция выражена в программных статьях «Всеобщее обозрение» (1802. № 1) и «Приятные виды, надежды и желания нынешнего времени» (№ 12). В последней К. исходил из того, что «учреждения древности имеют магическую силу, которая не может быть заменена никакой силой ума», и отмечал, что по сравнению с недавним прошлым, когда все «необыкновенные умы страстно желали перемен и… были, в некотором роде, врагами настоящего, теряясь в лестных мечтах воображения», теперь все они «стоят под знаменами властителей и готовы только способствовать успехам настоящего порядка вещей, не думая о новостях». В многочисленных статьях (чаще всего основанных на иностранных источниках) К. выражал надежду на установление прочного мира в Европе и с одобрением наблюдал за возвышением Наполеона I Бонапарта, видя в нем человека, обуздавшего революционную анархию. Он восстанавливал законный порядок и, в частности, возвращал народу необходимую для него веру («Торжественное восстановление католической религии во Франции» (1802. № 9); «Письмо из Парижа». (1802. № 10) и мн. др.). Однако со временем К. разочаровался в нем и с ядовитой иронией писал, напр., о речи Бонапарта при избрании его пожизненным консулом, заметив, что «так говорили Магометы, Зороастры, а не герои Плутарховы» («Известия и заметки» (1802. № 17. С. 72)).

В статьях о российских делах К. последовательно развивал мысль о необходимости и в политике, и в повседневной жизни сохранять освященные временем установления. Власти и образованным сословиям он пытался внушить чувство национального самоуважения, видя в этом, в частности, условие успешной внешней политики («мы излишне смиренны в мыслях о народном своем достоинстве, а смирение в политике вредно» - «О любви к отечеству и народной гордости» (1802. № 4)), и осуждал заведенную в знатных семьях моду на воспитание детей за границей («Странность» (1802. № 2)). Он высказывался против скорой отмены крепостного права, допуская только его ограничения («Письмо сельского жителя» (1803. № 17)), но принципиально выступал в защиту всесословного, включая крестьян, образования («О новом образовании народного просвещения в России» (1803. № 5); «О верном способе иметь в России довольно учителей» (1803. № 8)). В журнале появились также первые статьи К. о рус. истории; все они содержат более или менее заметные аллюзии на современную К. политическую реальность. Так, в ст. «Исторические воспоминания и замечания на пути к Троице» (1802. № 15-17) Борис Феодорович Годунов сравнивается с О. Кромвелем и получает высокую оценку К. (возможно, по аналогии с Бонапартом); в ст. «О Тайной канцелярии» (1803. № 6) ее ликвидация намеренно вместо имп. Петра III Феодоровича приписана имп. Екатерине II - образцу для имп. Александра I; в ст. «О Московском мятеже в царствование Алексея Михайловича» (1803. № 18) причиной несчастья объявлена слабость монарха, «излишно» положившегося на бояр; «Русская старина» (1803. № 20-21), написанная по запискам иностранцев, посвящена Смутному времени в России; ст. «О случаях и характерах, которые могут быть предметом художеств» (1802. № 24) содержит факты, к-рые приумножают «народную гордость» за Отечество и побуждают читателей к занятиям древней рус. историей.

В «Вестнике Европы» появились последние повести К.: «Марфа Посадница, или Покорение Новагорода» (1803. № 1-3), в к-рой на историческом примере показаны спасительность и надежность самодержавия и неустойчивость республики даже при наличии в ней сильных вождей (см. также историческую статью К. «Известие о Марфе Посаднице, взятое из жития св. Зосимы». 1803. № 12); «Моя исповедь» (1802. № 6) - злая сатира с узнаваемыми мотивами из «Исповеди» Руссо и нек-рыми чертами автопародии, опровергающая представление об изначально доброй природе человека и руссоистские педагогические теории; «Рыцарь нашего времени» (1802. № 13, 18; 1803. № 14) - автобиографическая повесть, в которой едва ли не впервые в рус. лит-ре К. обратился к психологии ребенка и процессу становления личности в определенной социально-исторической обстановке - среди провинциальных помещиков старого времени, изображаемых с теплым юмором; «Чувствительный и холодный. Два характера» (1803. № 19) - параллельное жизнеописание 2 друзей с противоположными темпераментами, предопределившими их судьбу (в «чувствительном» Эрасте находят черты автора, в «холодном» Леониде - его друга Петрова). В «Вестнике Европы» К. сознательно отказался от лит. критики (по его словам, не столько из «осторожности», сколько из «человеколюбия»), а неск. появившихся в журнале лит. статей связаны с вопросами общественной жизни. Ст. «О книжной торговле и любви к чтению в России» (1802. № 9) посвящена защите чтения романов, пусть и наивно-сентиментальных: в конечном счете они служат добродетели, поскольку «дурные люди и романов не читают». В ст. «Отчего в России мало авторских талантов?» (1802. № 14) К. сформулировал свой стилистический принцип - писать так, как говорят в лучшем, образованном обществе, и в согласии с утонченным жен. вкусом (эта статья в 1803 стала первой мишенью атаки А. С. Шишкова на «новый слог» К. и его последователей). В заметке «Мысли об уединении» (1802. № 10) и большой, написанной по случаю кончины И. Ф. Богдановича биографической ст. «О Богдановиче и его сочинениях» (1803. № 9) одной из главных литературных проблем объявляется проблема отношений писателя и светского общества. В журнале были опубликованы также новые художественные переводы К. (повести Жанлис и др.) и несколько стихотворений («Гимн глупцам», «К Добродетели», «К Эмилии» и др.).

В 1803 г. К. окончательно решил заняться сочинением о русской истории. Через М. Н. Муравьёва, близкого ему по духу писателя, назначенного тогда товарищем министра народного просвещения, К. обратился за помощью к имп. Александру I, и 31 окт. 1803 г. последовал именной указ о назначении К. придворным историографом с ежегодным пенсионом 2 тыс. р.

В янв. 1804 г. К. вторым браком женился на Е. А. Колывановой, сводной сестре П. А. Вяземского, сделавшись его опекуном. Каждое лето К. проводил в Остафьеве, подмосковном имении Вяземских, где работал над «Историей Государства Российского», остальное время - в Москве. К нач. 1805 г. был завершен 1-й том «Истории...», в 1806 г.- 2-й, в 1808 г.- 3-й, к 1811 г.- 4-й и 5-й. «Историю...» К. писал до конца жизни.

В 1803-1804 гг. К. издал Собрание сочинений в 8 частях (2-е изд., исправленное и умноженное - М., 1814. 9 ч.; 3-е изд.- М., 1820. 9 ч.) и тем самым подвел итог своему предшествующему творчеству. С этого момента до выхода из печати первых томов «Истории Государства Российского» только несколько раз выступил перед публикой с новыми трудами: подготовил и издал со своим предисловием сочинения в прозе скончавшегося в 1807 г. Муравьёва (Опыты истории, словесности и нравоучения. М., 1810. 2 ч.) и написал несколько стихотворений, в т. ч. «Песнь воинов» (1806) и оду «Освобождение Европы и слава Александра I» (1814).

В нач. 1810 г. К. был представлен Ф. В. Ростопчиным вел. кнг. Екатерине Павловне и стал бывать по ее приглашению в Твери. В 1811 г. по ее инициативе написал записку «О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» («Записка о древней и новой России»), поданную имп. Александру I в марте 1811 г. (впервые опубл. в Берлине в 1861; в России полностью - в 1900; отд. изд.- СПб., 1914; уточненный текст впервые - в ж. «Литературная учеба» (1988. № 4. С. 97-143)). Это краткое обозрение рус. истории, содержащее во 2-й части резкую критику реформ и внешней политики имп. Александра I (который принял записку холодно). Пафос записки - в требовании от императора «более мудрости хранительной, нежели творческой». Во-первых, как писал К., нельзя допускать каких бы то ни было ограничений самодержавия, поскольку «Россия основалась победами и единоначалием, гибла от разновластия, а спаслась мудрым самодержавием». И, во-вторых, нельзя изменять гос. обычаи по иноземным образцам, повторяя ошибки Петра I и унижая тем самым «дух народный», к-рый «составляет нравственное могущество государств, подобно физическому, нужное для их твердости». Признавая заслуги Петра I, К. считал его ошибками европеизацию дворянства, повредившую народному единодушию («русский земледелец, мещанин, купец увидели немцев в русских дворянах»), и перенесение столицы в С.-Петербург, а главной его ошибкой - церковную реформу 1721 г., установившую «явную, совершенную зависимость духовной власти от гражданской», что предполагает мнение о бесполезности первой. В идеале же, по К., «власть духовная должна иметь особенный круг действия вне гражданской власти, но действовать в тесном союзе с нею».

Во время Отечественной войны 1812 г. К. покинул Москву накануне вступления в город наполеоновских войск, жил в эвакуации в Ярославле и Н. Новгороде. В июне 1813 г. вернулся в Москву, где продолжил работу над «Историей...». К 1816 г. были готовы уже 8 томов (повествование доведено до 1560). В нач. 1816 г. К. отправился в С.-Петербург хлопотать об их издании, выступал с чтениями «Истории...» в светском обществе и при дворе, но аудиенции у императора добился только 8 дек. 1816 г. Император выделил средства на публикацию «Истории...» и разрешил печатать ее без цензуры. «История Государства Российского» вышла из печати 28 янв. 1818 г. и разошлась в течение месяца тиражом 3 тыс. экз. (на титуле т. 1-3 - 1816, т. 4-8 - 1817; т. 9 опубл. в 1821; т. 10-11 - в 1824, т. 12 - в 1829, уже после смерти К.; повествование доведено до 1612 г.).

Посвящение, адресованное имп. Александру I, завершалось словами: «История народа принадлежит Царю». Это манифестация монархического принципа, положенного К. в основание своей «Истории...». Повествование в ней ведется не по годам, а по периодам правлений великих князей и царей. Самодержавие, по мнению К., создало Российское гос-во и является органически ему присущей и единственно спасительной для него формой правления. Ослабление самодержавия после правления блгв. кн. Ярослава Владимировича Мудрого привело к тому, что страна неск. столетий «гибла от разновластия». Возрождение Руси К. связал с правлением Иоанна III Васильевича - наилучшего монарха в его концепции, сочетавшего единовластие с уважением к народным обычаям и соблюдением законов. На примере царя Иоанна IV Васильевича Грозного К. показал, как истинное самодержавие может превращаться в деспотический произвол, и восхищался терпением народа, которого эксцессы 2-й половины царствования Иоанна Грозного не заставили усомниться в правоте монархического принципа. Царь Борис Феодорович Годунов, обладавший всеми данными идеального правителя, потерпел поражение потому, что, рожденный в низком звании, дерзнул надеть на себя царский венец, а «избранный» царь не мог иметь власти над сердцами рус. народа. События Смутного времени, на к-рых заканчивается труд К.,- яркий пример того, что происходит в России без самодержавия. Другая не менее важная внутренняя связь, являющаяся условием существования России, по мнению К.,- это единая правосл. вера, благодаря к-рой рус. народ и его государственность сохранились в период монголо-татар. ига. Эта историческая концепция в царствование имп. Николая I приобрела характер официальной, отразилась в известной формуле «Православие, самодержавие, народность» и оставалась самой влиятельной до нач. XX в.

Однако труд К. не имеет жесткой схемы, как более поздние «Истории» России. Автор выносит нравственные оценки событиям и героям, не опасаясь писать об этом откровенно. К. стремился создать связное и живое повествование о прошлом, уделяя много внимания личным особенностям и характерам великих князей и царей. Художественная выразительность созданных К. образов способствовала огромной популярности его «Истории...», из к-рой обращавшиеся к исторической тематике рус. писатели XIX в. постоянно заимствовали сюжеты, мотивы и образы. В то же время она является 1-м крупным сочинением о рус. истории, основанным на научных принципах и критике источников. В примечания К. вынес археографические и источниковедческие справки, обсуждение спорных вопросов и обоснование принимаемых им решений. Именно К. обнаружил и ввел в научный оборот Троицкую летопись, ряд др. важнейших источников, а также не использовавшиеся прежде иностранные известия.

С 1816 г., продолжая работу над последними томами «Истории...», К. жил в столице и каждое лето проводил в Царском Селе. В 1817 г. он по просьбе имп. Марии Феодоровны написал «Записку о московских достопамятностях» - своеобразный путеводитель по старой Москве (опубл. в 1818). 5 дек. 1818 г. по случаю избрания его членом Российской академии К. произнес «Речь… в торжественном собрании имп. Российской Академии» (опубл. в 1819). История человечества, в к-рой возвышаются и исчезают империи, по К., совершается для «раскрытия великих способностей души человеческой; здесь все для души, все для ума и чувства; все бессмертие в их успехах!». Слова «все для души» вскоре стали рассматривать как девиз творчества писателя. В те же годы он неоднократно беседовал с имп. Александром I по текущим политическим вопросам и откровенно осуждал некоторые его начинания. Особенно резкой была их беседа о проекте восстановления Польши, с чем К. был решительно не согласен. В окт. 1819 г. он изложил свои взгляды в нелицеприятном письме царю под заглавием «Мнение русского гражданина». К. был готов к разрыву с Александром I, но царь оценил благородную независимость историографа, и их встречи продолжились. В «Новом прибавлении» к «Мнению», написанном после кончины Александра I, К. «для потомства» дал общую характеристику своих отношений с покойным царем.

В нач. дек. 1825 г. по Высочайшему поручению К. написал Манифест о восшествии на престол имп. Николая I, но в итоге вариант К. был отвергнут и лишь частично использован в окончательном тексте Манифеста, составленного М. М. Сперанским (сравнение 2 вариантов см. в записке К. «Для сведения моих сыновей и потомства», написанной 16 дек. 1825). К. был очевидцем восстания декабристов в С.-Петербурге 14 дек. 1825 г. По словам К., душа его «алкала пушечного грома», но позднее он предпринял попытку защитить осужденных перед имп. Николаем I, объясняя, что «заблуждения и преступления этих молодых людей суть заблуждения и преступления нашего века».

Награжден орденами св. Владимира 3-й степени (1810) и св. Анны 1-й степени (1816). Похоронен на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры.