БИБЛЕИСТИКА

Наиболее динамичной частью Б. в XVIII в. была текстология. Несмотря на то что по-прежнему издавался «общепринятый текст» НЗ, порой с незначительными вариациями, увеличение критического аппарата привело к тому, что в поле зрения исследователей вошло не менее 200 греч. новозаветных рукописей (в изд. И. Веттштейна. 1751-1752), а количество разночтений в тексте превысило 30 тыс. (в изд. Дж. Милла. 1707). Так перед учеными-библеистами встала задача дать ответ на весьма широкий круг вопросов, прежде всего собственно текстологических: о природе текстовой вариантности, принципах выявления первичных и вторичных чтений, об отборе источников текста и т. д. Однако классификация рукописных источников по группам, предложенная Землером и развитая И. Я. Грисбахом, поставила под сомнение критическую ценность визант. текста, бывшего в церковном употреблении по крайней мере с IV в. В своем издании НЗ (1831; 1842-1850), основанном на древних источниках и методах реконструкции, К. К. Лахман отказался от церковной традиции, тогда как логические выводы были сделаны во 2-й пол. XIX в. Ф. Хортом и Б. Ф. Уэсткоттом.

Результатом сходного развития текстологии ВЗ стала публикация разночтений по большинству сохранившихся евр. рукописей, осуществленная в 1776-1780 гг. Б. Кенникоттом и дополненная Дж. Б. Де Росси (1784-1788). По сравнению с текстом Септуагинты, опубликованным в 1789-1827 Р. Холмсом и Дж. Парсонсом, МТ отличался стабильностью, что, вероятно, не в последнюю очередь послужило тому, что он вытеснил в XIX в. греч. ветхозаветный текст из богословского употребления. Лишь кумран. находки сер. XX в. изменили оценку Септуагинты как библейского источника (подробнее см. ст. Текстология библейская).

Филологическая работа по изучению языковых проблем оригинальных библейских текстов и их древних переводов являлась и является одной из постоянных сфер Б. В XVIII в. в Германии выходили грамматики древнеевр. языка (В. Шрёдер. 1766; Гецель. 1776; Фатер. 1797). Популярные семитологические идеи Шультенса были отражены в грамматике Шрёдера, вытеснившей грамматику Данца. Грамматика (1813) и словарь (1834) В. Гезениуса выдержали неск. десятков изданий и остались, хотя и в переработанном виде (Э. Кауч. 1878), до наст. времени авторитетными пособиями. В руководстве по древнеевр. языку (1817) Гезениус дал краткое описание всех известных тогда семит. языков, а также основных исторических разновидностей древнеевр. языка. В грамматике Г. Эвальда (1828) систематически описаны лингвистические формы и характеристика произношения. В грамматике Ю. Ольсхаузена (1861) появились морфологические новшества: в качестве лексических праформ даны реконструкции на основе араб. языка; уделено внимание истории языка с привлечением материала из др. семит. языков. Б. Штаде (1879) попытался объединить достижения и методы Эвальда и Ольсхаузена. Э. Кёниг (1881-1897) видел свою задачу в том, чтобы перейти от справочника к руководству.

В XIX в. в области лексикографии конкуренцию Гезениусу пытались составить Ю. Фюрст (1867), Зигфрид и Штаде (1893). В англоязычном мире распространение получили переводы словарей Гезениуса (Дж. У. Гиббс. 1824; Э. Робинсон. 1836). В 1905 г. вышло 14-е издание словаря Гезениуса, значительно переработанное и дополненное Ф. Булем, а годом позже - новая англ. версия словаря Гезениуса с привлечением большого материала из др. семит. языков (Ф. Браун, С. Р. Драйвер, Ч. О. Бриггс. 1906).

В нач. XX в. гебраистика вышла на новый уровень благодаря археологическим раскопкам (документы на аккад., финик., южноарав. языках). В кон. XIX в. успехов добилось сравнительно-историческое языкознание на материале индоевроп. языков, что отразилось в семитологии работами Т. Нёльдеке, К. Броккельмана (1908-1913). Первой грамматикой на новом методическом уровне стала работа Г. Бергштрессера (1918-1929), но полнее всего результаты сравнительной семитологии были использованы в «Исторической грамматике» Г. Бауэра и П. Леандера (1922). Грамматика П. Жоуона (1923), ориентированная в основном на синхронное описание, была призвана заполнить разрыв между фундаментальными трудами и учебными пособиями; в 1991 г. Т. Мураока переиздал ее в дополненном и переработанном виде.

В кон. XIX в. расширению представлений об истории библейского евр. языка способствовали достижения метода анализа источников, к-рые позволили в общих чертах представить основные этапы истории ветхозаветной лит-ры. Появились исследования языка и стиля отдельных источников Пятикнижия (К. В. Риссель. 1878; Драйвер. 1891; Й. Краутлайн. 1908). Новый импульс историческое изучение библейского евр. языка получило в работе А. Кропата (1909) о синтаксисе книг Хроник (Паралипоменон). Эпиграфические памятники, обнаруженные в Израиле в 30-х гг. XX в. (см. ст. Эпиграфика), а также рукописи Мёртвого м. существенно дополнили картину истории евр. языка I тыс. до Р. Х. Тексты Угарита позволили по-новому взглянуть на мн. поэтические разделы ВЗ, к-рые, по мнению исследователей, вместе с угаритскими и финик. принадлежат к единой поэтической традиции (Дауд. 1966-1970; И. Авишур. 1984). Перспективы, открывшиеся благодаря угаритским материалам, обратили внимание исследователей в 60-70-х гг. на язык архаической поэзии ВЗ - Быт 49, Исх 15, Суд 5 и т. д. (У. Олбрайт. 1945, 1968; Д. Робертсон. 1972; Ф. М. Кросс, Д. Фридман. 1975). Значительный вклад в исследование истории языка ВЗ внесли израильские ученые: Э. Кучер (1974, 1982) и его ученик А. Гурвиц (1972, 1982), А. Бен-Давид (1967) и др.

Благодаря новым археологическим открытиям, исследованиям отдельных языков и обобщающим трудам существенно продвинулось изучение этимологии древнеевр. языка, результаты исследований отражены в словаре Л. Кёлера и В. Баумгартнера (1953; 19572; 1967-19953; англ. пер. 1994-2000), а также в Этимологическом словаре семитских языков, работу над к-рым начали российские ученые Л. Е. Коган и А. Ю. Милитарёв (1-й т. изд. в 2001).

Многотомный Богословский словарь Ветхого Завета (Theologisches Wörterbuch zum Alten Testament / Hrsg. G. Botterweck, H. J. Fabry. Stuttg., 1971-2000. (ThWAT); англ. пер.: Botterweck G. J., Ringgren H. Theological Dictionary of the Old Testament. Grand Rapids, 1974-[2001]. [11] vol.) и Краткий богословский словарь Ветхого Завета (Theologisches Handwörterbuch zum Alten Testament / Hrsg. E. Jenni, C. Westermann. Münch., 1971-1976. 2 Bde. (THAT)) также отражают результаты последних исследований в области лексикологии и лексической семантики древнеевр. языка. Хотя выбор лексем в этих словарях определяется богословскими соображениями, в методике написания статей преобладает лингвистический и филологический подход. По мнению Дж. Барра (1986), текстология не должна занимать в изучении ВЗ тех позиций, какие она занимает в классической филологии; проблемы ветхозаветного текста, обладающего достаточно однородным характером, могут быть решены средствами лингвистической семантики и этимологии.

К кон. XX в. были достигнуты нек-рые успехи в понимании древнейших стадий развития семит. алфавитного письма (II тыс. до Р. Х.). Хотя основные эпиграфические памятники этого периода все еще не были расшифрованы, эволюция буквенных начертаний получила историческое описание (Б. Засс. 1988; А. Г. Лундин. 1982).

Одной из положительных тенденций последних лет является развитие компьютерных филологических исследований синтаксиса древнеевр. языка. Интересные результаты получены учеными из Голландии (Werkgrœp Informatica) под рук. Э. Талстра. Ими разработаны эффективные программные продукты (QUEST1, QUEST2) для исследования морфологии и синтаксиса библейского евр. языка.

Результаты исследования НЗ и его религ. окружения были сведены в 30-х гг. XX в. в богословские и экзегетические словари, так, в 1928 г. вышел словарь В. Бауэра Wörterbuch zum Neuen Testament, впосл. выдержавший много переизданий. Достижения религиозно-исторических исследований отражены в Theologishes Wörterbuch zum Neuen Testament (Hrsg. von R. Kittel. Stuttg., 1933-1979. 10 Bde (ThWNT)), в к-ром представлены история важных богословских понятий НЗ на фоне палестинского и эллинистического иудаизма и своеобразие христианства рядом с совр. ему религиями. Классическими грамматическими пособиями по греч. языку НЗ являются грамматики Ф. Бласса (Grammatik des neutestamentliche Griechisch. Gött., 1896; с 1913 в переработке А. Дебрюннера выдержала множество переизданий) и Дж. Х. Моултона (1906 и сл.). Пособием по греч. языку Септуагинты является изд. Thackeray H. St. J. A Grammar of the Old Testament in Greek according to Septuagint ([S. l.], 1909, 1987r).

Центральным для критической Б. стал вопрос об источниках отдельных библейских книг, к-рые прежде представлялись неразделимым единством. Первые догадки такого рода были выдвинуты в Германии в нач. XVIII в. Х. Б. Виттером и во Франции Ж. Астрюком. Виттер, лютеран. пастор из г. Хильдесхайма, в комментарии на кн. Бытие (Iura Israelitarum in Palaestina terra. [S. l.], 1711) обратил внимание на употребление различных имен Бога в 2 вариантах рассказа о Творении (Быт 1. 1 - 2. 3 и 2. 4 - 3. 24) и сделал вывод, что до написания книги уже существовали 2 источника (нем. Gedichte - поэмы), к-рые передавались изустно, пока не были соединены Моисеем.

Работа Виттера прошла незамеченной и едва ли была известна франц. врачу Астрюку (1684-1766), к-рый последовательно выделил неск. источников в кн. Бытие. Основная цель его книги (Conjectures. 1753) была апологетической. Он хотел защитить авторство Моисея, поскольку повторные повествования об одном и том же событии, постоянное чередование имен Элохим и Яхве, хронологическая путаница могут вызвать у читателя кн. Бытие сомнения в существовании одного автора книги. Астрюк предположил, что в распоряжении Моисея было 4 источника (mémoires), к-рые тот разместил в 4 параллельных колонках, а ответственность за окончательный текст с его несообразностями лежит на переписчиках, исказивших первоначальный замысел.

И. Г. Эйхгорн (1752-1827) познакомил научную общественность с гипотезой Астрюка. Во введении к ВЗ он сделал вывод, что стилистические особенности различных частей Пятикнижия в целом соответствуют разделению, к-рое ввел Астрюк. Кроме того, он выделял 2 законодательных корпуса в Пятикнижии: священнический кодекс, т. е. законы книг Исход, Левит и Числа, и т. н. «народные» законы, включенные во Второзаконие. Он полагал, что оба корпуса написал сам Моисей. По сравнению со мн. работами XIX в. критика Эйхгорна весьма осторожна. Он, в частности, настаивал на том, что Книга Иова написана во времена Моисея.

Источники, вошедшие в кн. Бытие, были также предметом исследования К. Д. Ильгена (Die Urkunden. 1798), к-рый выделил 2 документа, использовавших имя Элохим (Е1 и Е2).

М.Л. Де Ветте

Й. С. Фатер (Commentar. 1802-1805) вслед за Эйхгорном рассматривал законы книг Левит и Второзаконие как различные документы, каждый из к-рых принадлежит особому автору. Пятикнижие, по мнению Фатера, составлено из мн. фрагментов в период изгнания, т. о. документальная гипотеза здесь модифицирована: речь идет не о 2 источниках, а о 2 фрагментах (Fragmentenhypothese - гипотеза фрагментов). Следует заметить, что впервые этот вывод сделал католич. свящ. А. Геддес из Шотландии (The Holy Bible. L., 1792). Гипотеза фрагментов получила дальнейшую разработку у М. Л. Де Ветте. Он полагал, что в основе кн. Бытие лежит главный документ - «элохист», к-рый дополнен др. фрагментами. Этот основной источник (Grundschrift) использован и в следующих книгах Пятикнижия, где в него вставлены собрания законов. Эта т. зр. получила название «гипотеза дополнений» (Zusätzenhypothese). Большое влияние имела работа Де Ветте о Второзаконии (1805). Заметив, что Самуил, Саул, Давид и Соломон приносили жертвы в различных местах, он сделал вывод, что законы этой книги, предписывающие централизацию культа в Иерусалиме, отражают реформы, к-рые провел царь Иосия ок. 621 г. до Р. Х. Так возникло мнение, что Второзаконие и было той найденной в храме книгой Закона, к-рую первосвященник Хелкия принес царю Иосии (4 Цар 22. 8).

Г. Эвальд

Продолжая разрабатывать гипотезу дополнений, Г. Эвальд в «Истории Израиля» (Ewald H. Geschichte. 1843) отождествил основной источник (Grundschrift) с «Книгой происхождений» (толедот), названной так по повторяющейся формуле «вот происхождение, вот родословие». Этот источник пользуется именем Элохим.

Положение Фатера об особом авторе священнических законов, датировка Де Ветте законов Второзакония 621 г. до Р. Х. проложили путь т. н. гипотезе развития (Entwicklungshypothese), к-рая допускает, что законодательство Пятикнижия состоит из неск. слоев, соответствующих неск. периодам в истории Израиля; позже она была названа «гипотезой Графа-Велльгаузена».

А. Кюнен

Уже в 1-й пол. XIX в. нем. ученые (Де Ветте, В. Фатке, Л. Георге) считали, что священнические законы (Левит и нек-рые разделы Исхода и Чисел) написаны позднее исторических книг. К таким же выводам независимо пришел голландец А. Кюнен (Kuenen A. Godsdienst. 1869-1870), к-рый атрибутировал Лев 17-26 прор. Иезекиилю и выделил эти главы как отдельный кодекс законов - «Закон святости» (нем. Heiligkeitsgesetz). К. Г. Граф (Die geschichtlichen Bücher. 1866) датировал «яхвиста» (или редактуру той части текста, где упоминается имя «Яхве») сер. VIII в., текст «девтерономиста» (т. е. составителя Второзакония) приблизительно 600 г. и окончательную редакцию законов, осуществленную Ездрой, сер. V в.

Ю. Велльгаузен

Результаты критических исследований источников Пятикнижия были обобщены Ю. Велльгаузеном, предложившим в статьях 1876-1877 гг. следующую историческую схему: самые ранние источники яхвист (сокращенно J от нем. Jehovist) и элохист (сокращенно E от нем. Elohist) были объединены иеговистским редактором (J/E); Второзаконие (сокращенно D от лат. Deuteronomium) появилось как независимый источник при царе Иосии в 622 г. до Р. Х. и впосл. было дополнено повествовательным, гомилетическим и юридическим материалом. В D не отразился cвященнический кодекс (сокращенно P от нем. Priesterschrift), зато отразились J и E, следовательно, D было соединено с этими более ранними источниками до того, как был добавлен P. Основу P составляет особый источник Q (от лат. quattuor), содержавший 4 договора (завета), заключенных в период от Творения до Синая, составивший хронологическую основу для P, включающего законы о богослужении, в т. ч. «Закон святости» (сокращенно H от нем. Heiligkeitsgesetz), зависимый от прор. Иезекииля. Р является самым поздним источником Пятикнижия. Основной вывод о послепленном происхождении священнического кодекса дает ключ к датировке книг Паралипоменон, находящихся под его влиянием, а также Судей и Царей (влияние Второзакония - между 621 г. и появлением P). На основании этих критических положений Велльгаузен предложил свою реконструкцию религ. истории Израиля (Prolegomena zur Geschichte Israels. B., 1878. Bd. 1).

Документальная гипотеза, получившая свое название после работ Велльгаузена, и метод анализа источников в исследовании Пятикнижия активно применялись в кон. XIX в. и на протяжении XX в. Развитие шло прежде всего по пути дальнейшего дробления источников. Так, О. Прокш (1906) разделил «элохиста» на 2 источника (Е1 и Е2). Впервые предложенное К. Будде (1883) разделение «яхвиста» на J1 и J2 было поддержано Р. Смендом (1912). Нек-рые исследователи пытались реконструировать образ автора J1 и давали этому источнику различные названия, напр. «источник мирян» (Laienquelle - Айсфельдт. 1922), «источник кочевников» (Nomadenquelle - Форер. 1969). В священническом кодексе помимо «Закона святости», выделенного А. Кюненом (1869), выявлены и др. слои (Г. фон Рад. 1934).

Тем же путем развивалось исследование НЗ, где источниковедческий вопрос сосредоточился в сфере изучения синоптических Евангелий. Синоптическая проблема была впервые поставлена Грисбахом на текстологической основе, но для ее решения потребовалось привлечение и мн. др. средств. Ее развитие и обобщение в трудах А. фон Гарнака и Б. Х. Стритера, сделанные уже в XX в., отражают совр. понимание этой проблемы, хотя нельзя сказать, что найдены убедительные объяснения всем известным фактам (см. подробнее ст. Синоптическая проблема).

В XVIII в. в ходе изучения библейских источников стало ясно, что понимание формирования Библии может быть достигнуто лишь как следствие представления об исторических условиях, в к-рых складывались ее отдельные разделы, книги и документы. Обнаруженные позднее археологами папирусы, глиняные таблички, эпиграфические материалы во многом помогли изучению евр. письменности и самой Библии.

Возможно, впервые источниковедческие вопросы были осознаны в сочинении Х. Придо (1716-1718), в к-ром история Израиля начинается с 747 г. до Р. Х., поскольку источники, повествующие о более раннем периоде, по мнению автора, не столь надежны, чтобы на их основе можно было писать историю. С. Шакфорд начал свою «Священную и светскую историю мира» (Shuckford S. The Scared and Prophane History of the World Connected. L., 1727-1729. 3 vol.) с перехода израильтян через Красное м.

Концепции Лессинга и Гердера сформировали в Европе новое историческое сознание и оказали значительное влияние на понимание истории Др. Израиля и его места во всемирном процессе. Новое понимание можно назвать апологией библейской истории, если сравнивать с тем пренебрежением, к-рое она встречала в век Просвещения. Исторические повествования Библии были заново открыты как уникальные документы «детства человечества», проходившего первые этапы своего «воспитания» (Лессинг); для верного их прочтения, для постижения духовного мира древних писателей, по мнению Гердера, необходимо было отказаться от предрассудков современности. Новые историософские концепции вызвали критические исследования законодательного корпуса, осуществленные Де Ветте, Графом, Велльгаузеном и др., к-рые изменили представления о развитии социально-политических и культовых установлений древних евреев.

Кн. Эвальда «История народа Израиля» (1843) - одна из первых работ, использовавших результаты историко-критического метода. Эвальд рассматривал как исторические документы источники Пятикнижия, поэтические и пророческие тексты. В истории израильского народа он выделил главную тенденцию, к-рая превращает описание отдельных фактов в единое осмысленное целое,- это борьба за истинную и совершенную религию. Синайское Откровение стало наградой в этой борьбе.

Попытки критического исследования евр. истории ветхозаветного периода встретили сильное сопротивление консервативно настроенных богословов, особенно за пределами Германии. Труд Г. Х. Милмана (1829-1830), построенный по традиц. схеме, но с элементами критического подхода, был оценен в Англии негативно. В Германии историко-критическому пониманию ветхозаветной истории противопоставляли «историю спасения» (Heilsgeschichte), концепция была разработана И. К. К. фон Гофманом на основе богословского подхода, и исторические события трактовались им как реализация Откровения (Tatoffenbarung).

Голл. ученый Кюнен считал, что задача критической историографии заключается в том, чтобы на основании анализа источников выяснить события «действительной истории», лишь в искаженном и неполном виде отразившиеся в библейском тексте. История Израиля не может точно следовать библейской хронологии; ее изложение должно начинаться с VIII в. до Р. Х.

Опыт историко-критического исследования ВЗ в XIX в. обобщил Велльгаузен в «Истории Израиля» (1878), представив ее как развитие теократии и Закона от простого к сложному: от примитивной религии земледельцев к интеллектуальному культу городских священников. Велльгаузен выделил 3 фазы, соответствующие источникам Пятикнижия в его законодательной части: домонархическому и раннемонархическому периоду - законодательство яхвиста-элохиста (JE); эпохе царя Иосии - установления Второзакония (D); послепленному периоду - священническое законодательство (P). Каждому из этих периодов соответствуют 3 ветхозаветных исторических комплекса: Шестикнижие (Быт-Нав), Суд-2 Цар, Пар-Езд-Неем.

Данные археологии становятся важным источником истории Израиля только в нач. XX в. (см. ст. Археология библейская). Результаты археологии Др. Востока оказались чрезвычайно важны для Б. и принципиально изменили представления о культурном, религ. и политическом развитии в этом регионе. Они показали, что Др. Израиль развивался на периферии 2 крупнейших цивилизаций, к-рые были старше его на 2 тыс. лет. Образ примитивного, близкого к природе и незнакомого с городской культурой древнейшего Израиля был разрушен. Раскопки в Египте обогатили библейскую историю документами XV-XIV вв. до Р. Х. из архива в Эль-Амарне (см. ст. Амарнские письма), содержащими важные сведения о жизни ханаанских городов. В 1906 г. открыты арам. папирусы V в. до Р. Х. из евр. военной колонии в Элефантине. Знакомство европ. науки с клинописными документами Месопотамии, открытыми П. Э. Ботта в Хорсабаде, О. Г. Лейардом в Нимруде, Г. К. Роулинсоном в Ниневии, вызвало к жизни особую научную концепцию панвавилонизма, основанную на утверждении, что Месопотамия была колыбелью человеческой цивилизации. Эта концепция стала влиятельной в среде востоковедов и библеистов в нач. XX в. Она была обусловлена тем, что знания о др. древневост. культурах были довольно скудными в кон. XIX - нач. XX в., тогда как открытые клинописные тексты (Энума Элиш, эпос о Гильгамеше, Законы Хаммурапи и др.) производили впечатление как своей самобытностью, так и обилием параллелей с Библией. Панвавилонистами были ассириологи Г. Винклер, П. К. Йензен, А. Иеремиас и др. Панвавилонистские тенденции характерны и для работ Ф. Делича (1850-1922), к-рый в кн. «Babel und Bibel» (1902-1905, рус. пер.: Вавилон и Библия. 1910) утверждал, что вавилонские тексты необходимы не только для толкования Библии, но и для христ. благочестия. Вавилон и Библия казались неразделимыми, являя собой основу нового религ. мировоззрения.

Археологические открытия в Палестине, Египте и Месопотамии не только пополнили источниковедческую базу по истории Израиля, но и принципиально изменили ее методологию: история как наука избавлялась от романтических и идеалистических концепций, приобретая все больше позитивизма. Первым автором, построившим значительную часть своего труда на данных археологии, был Р. Киттель (19122), к-рый использовал их для разд. «Культура и религия раннего Ханаана». Раскопки древних городищ Палестины и письма из Эль-Амарны открыли доселе неизвестный мир ханаанской городской культуры II тыс. до Р. Х.

А. Альт

Рядом с археологической историей Ханаана историчность ветхозаветных патриархов, не вступавших в сношения с городской культурой и не упоминаемых в др. источниках, вызывала сомнения. В работе «Бог отцов» (1929) нем. библеист А. Альт попытался с т. зр. истории показать, что Авраам, Исаак и Иаков были реальными прародителями родов. Альт также предложил оригинальное решение проблемы завоевания Ханаана (1939). Он обратил внимание на культурно-топографическую неоднородность страны: на равнине располагались города-гос-ва, на гористой местности - территориальные гос. образования. Альт пришел к выводу, что захват земли происходил постепенно и мирно, начавшись с горных районов, где можно было почти беспрепятственно селиться вокруг менее крупных, чем на равнине, поселений. Основанием для завоеваний были миграции полукочевников в поисках новых пастбищ в соседстве с культурными областями. Др. представитель нем. школы истории традиции М. Нот предложил концепцию амфиктионии (1930) - существования ассоциации небольших государственно-племенных образований, к-рые располагались вокруг единого религ. центра,- характерной для Израиля после завоевания страны и в эпоху Судей. В «Истории Израиля» (1950) он выдвинул тезис, что сходная структура союза 12 племен с единым культом и законом была характерна и для последующей истории евр. народа.

Амер. историческая школа, основанная У. Олбрайтом, широко использовала археологические данные. Его очерк «От каменного века до христианства» (1940) объединяет все археологические и исторические свидетельства, чтобы дать полноценное освещение библейского текста, за к-рым признается историческая достоверность. Более детально позиция Олбрайта представлена в книгах его учеников Б. У. Андерсона (1957) и Дж. Брайта (1959). Израильские ученые, особенно Б. Мазар, И. Ахарони и И. Ядин, в своих оценках ранней истории Израиля на основании археологических данных склонялись к распространенной в Америке т. зр. Олбрайта.

В 70-х гг. ХХ в. исследования ряда ученых (А. Д. Мейес. 1973; Дж. Ван Сетерс. 1975; Р. Рендторф. 1977) поставили под сомнение историчность мн. библейских повествований, прежде всего текстов о патриархах (Т. Л. Томпсон, 1974). С этими тенденциями связано постепенное «омоложение» начала израильской истории в работах последних 2 десятилетий: если изложение «Истории Израиля и Иудеи» Миллера и Хейеса (1986) начинается с эпохи Судей, то в труде «Раскопанная Библия», написанном израильскими археологами Финкельстайном и Зильберманом (2001), рассказ ведется с царствования Иосии (кон. VII в. до Р. Х.). Кроме того, делались попытки написать историю Израиля, и прежде всего раннего периода, только на основе археологических данных (Куте и Уайтлем. 1987; Томпсон. 1987). В 90-х гг. ХХ в. нек-рые исследователи, называемые иногда «минималистами», поставили вопрос о самой возможности написания истории Др. Израиля (напр., Дейвис. 1992; Н. П. Лемхе. 1994). На фоне этих тенденций выделяется «История народа Израиля» Х. Доннера (1991), сочетающая традиц. характер изложения с новейшими методами работы с источниками.

Развитие ветхозаветной Б. в посл. десятилетие XX в. отмечено дискуссией об истории, археологии и о лит-ре ВЗ т. н. минималистов и максималистов, начавшейся в 1992 г. с появлением кн. Ф. Дейвиса «В поисках Древнего Израиля» и кн. Т. Томпсона «Ранняя история народа Израиля». Минималисты высказывают мнение, что книги ВЗ написаны в персид. (или эллинистический) период, тогда как история Израиля допленного периода, созданная на основе древних легенд, служит политическим и религ. интересам общины беженцев, сформировавшейся в Иудее в персид. период. События от Авраама до разрушения храма не могут рассматриваться как исторически достоверные, и история Палестины железного века может быть написана только на основе археологических данных (Цевит. P. 11). Минималисты связаны с ун-тами Шеффилда (Великобритания) и Копенгагена (Дания), они достаточно влиятельны в США и Скандинавских странах, их работы публикуются в «Journal of Biblical Literature» и в интернет-изданиях «Journal of Biblical Studies», «Journal of Hebrew Scriptures». Помимо названных авторов одним из главных идеологов минимализма является Лемхе (Копенгаген). Максималистский лагерь определить труднее. Самая решительная оппозиция минималистам существует в среде израильских ученых (см. последние работы А. Гурвица); радикальные суждения минималистов вызывают критику не только консервативных исследователей, но и представителей умеренно-либерального лагеря. Спор этих направлений разгорелся с новой силой после публикации в 1993 г. арам. надписи из Дана, где упоминается «Дом [династия] Давида». Как пишет Ц. Цевит, нек-рые минималисты обвинили археологов в фальсификации (P. 16). Та же история повторилась и с надписью из Телль-Микне (библейский Екрон), опубликованной в 1998 г.

Понятие «библейское богословие» впервые появилось в эпоху Реформации. В протестант., а позднее и католич. традиции под ним понималось изложение библейского учения (в систематической или хронологической форме) с учетом данных историко-филологического исследования Библии. Существенной чертой этой библейской дисциплины был отказ от авторитета толкования Библии в церковном Предании. Первым ее опытом считают лекцию И. Ф. Габлера в Альтендорфе о принципиальном различии библейского и догматического богословий (De justo discrimine. 1787). По Габлеру, библейское богословие имеет исторический характер и видит свою задачу в установлении учений библейских авторов на основании историко-критической экзегезы и их раздельное изложение. Благодаря такому подходу, по Габлеру, могут быть отделены положения, имеющие догматическую значимость, от того, что обусловлено только временем. Подобная работа впервые была выполнена Г. Л. Бауэром (1800-1802).

В 1-й четв. XX в., когда в ветхозаветной Б., особенно в Германии, господствовал историко-критический подход, почти не появлялось работ по систематическому богословию ВЗ. Традиционно богословских тем касались те, кто писал об истории религии Др. Израиля (К. Будде, Б. Штаде, Г. Хёльшер, Эстерли и Робинсон, Гункель). Со временем стала ощущаться недостаточность одного лишь «антикварного» интереса к исторически обусловленным религ. представлениям Др. Израиля, возникла потребность дать ответы на вопросы: что говорит ВЗ о Боге, Христе, человеке и спасении?

Возврат к традиц. систематическому изложению ветхозаветного богословия начался с Р. Киттеля (1921), к-рый признал необходимым охарактеризовать религию Израиля в ее своеобразии и выделить ее смысловое ядро. Штойернагель (1925) предложил дополнить диахронический обзор религии Израиля ее целостной и тематически организованной характеристикой. Вопрос о сочетании историко-критического и систематико-богословского подходов стал предметом дискуссий. О. Айсфельдт (1926) считал, что тот и др. подход следует осуществлять независимо; результаты исторического исследования религии универсальны, и богословы различных конфессий могут их использовать в своих интересах. Айхродт (1929) указывал на возможность сочетания обоих методов, но в том же направлении: исторический метод добывает факты о развитии религии, богословие объясняет непреходящее значение исторически обусловленных религ. идей.

Вероятно, первым систематическим изложением ветхозаветной веры было «Ветхозаветное богословие» Э. Зеллина (1933), структурированное по темам: Бог и его отношение к миру; человек и его греховная природа; Божий суд и спасение. Зеллин описал исторические трансформации богословских идей, но главный акцент был сделан на систематике. Почти одновременно вышло «Богословие Ветхого Завета» Айхродта (1933-1939). Он представил религию израильтян как целое, сохранявшее единство на протяжении всего ветхозаветного периода, и выделил идею Завета как основную религ. идею, полагая, что ее впервые ввел Моисей, а не пророки (как считали последователи Велльгаузена). Заметным событием стала попытка В. Фишера (1935) выявить христологическое содержание ВЗ путем типологической интерпретации.

Неоортодоксальное движение в англо-амер. протестант. богословии в 30-40-х гг. XX в. стало активно усваивать и развивать достижения нем. богословов, придав им определенное направление. Прежде чем появились работы, сопоставимые по значимости с получившими научное признание нем. «богословиями» ВЗ, в Англии и Америке вышел ряд сочинений, утверждавших непреходящее значение ветхозаветной веры в совр. мире (С. А. Кук. 1936; Х. Роули. 1946; Дж. Э. Райт. 1944; У. Элмсли. 1949; Р. Б. И. Скот. 1944 и др.). Хотя авторы этих работ стремились выйти за пределы науки ради вечных истин ВЗ, они тем не менее принимали во внимание результаты историко-лит. критики. Главным пафосом неоортодоксальной актуализации ВЗ было его христоцентрическое понимание: Откровение в спасительных и карающих деяниях Бога в истории Др. Израиля получает свое завершение в Откровении НЗ. В этих положениях нет ничего нового для христ. богословия, но они прозвучали с новой силой как ответ библейской критике, к-рая, как казалось многим, ставила их под сомнение.

Как утверждает Г. Ф. Хан, наметилась принципиальная разница в позиции континентальных (в первую очередь нем.) и англо-амер. богословов: первые сосредоточились на систематическом изложении основ ветхозаветной веры, вторых интересовал исторический и динамический характер ветхозаветного Откровения (P. 243). Впрочем, и в Германии появилось «Богословие Ветхого Завета» Л. Кёлера (1936), построенное систематически, но представляющее собой исторический обзор религ. идей в согласии с концепцией Откровения как постепенного раскрытия религ. истин. Автор стремился представить ветхозаветную веру через ее собственные концепции и детально анализировал семантику ключевых понятий; исследования Кёлера в области древнеевр. лексикографии были позже отражены в его «Lexicon in Veteris Testamenti Libros» (1953). Значительный вклад в исследование основных понятий богословия ВЗ внесли авторы Богословского словаря Нового Завета (Theologisches Wörterbuch zum Neuen Testament), отразившего своеобразие древнеевр. образа мышления сравнительно с греч. В том же ключе написана работа Х. Снейта (1947). В Европе и Америке появляются исследования, посвященные отдельным темам и понятиям богословия ВЗ (напр.: Stamm J. J. Erlösen und Vergeben im Alten Testament: eine begriffsgeschichtliche Untersuchung. Bern, 1940; Johnson A. R. The One and the Many in the Israelitic Conception of God. Cardiff, 1942, 1961; Ostborn G. Tora in the Old Testament: A Semantic Study. Lund, 1945; Vriezen T. C. Die Erwählung nach dem Alten Testament. Zürich, 1953; Zimmerli W. Erkenntnis Gottes nach dem Buche Ezechiel. Zürich, 1954).

Одной из самых авторитетных работ в этой области стала кн. «Богословие Ветхого Завета» (Münch., 1957-1960. 2 т.) Г. фон Рада, содержащая разделы «Богословие исторических традиций Израиля» и «Богословие пророческой вести». Предметом исследования, по мнению автора, является не история религии и даже не духовно-религ. мир Др. Израиля, а только то, что прямо сказано о Боге в ВЗ. Те документы веры, с к-рыми мы имеем дело, не дают ответа на все вопросы систематического богословия; познание Бога осуществляется прежде всего через Его деяния в истории: «вера Израиля в принципе основана на богословии истории»,- утверждает автор (von Rad. Bd. 1. S. 112). «Богословие» фон Рада учитывает результаты библейской критики, в особенности метода истории традиции (см. выше); благодаря этим результатам можно проследить все изменения того образа Свящ. истории, к-рый существовал в древнеевр. религ. традиции вплоть до фиксации в окончательном каноническом варианте.

Г. Форер (1972), возвращаясь к поискам смыслового ядра богословия ВЗ, видел в экзистенциальной установке пророков, связанной с отрицанием магии и законничества, высшую точку развития религ. опыта Др. Израиля. При этом он исходил из понимания Откровения как «личного опыта». В концепциях фон Рада и Форера можно видеть разные т. зр. на то, что составляет центральное событие Откровения в ВЗ,- история или пророческое слово. В более острой форме полярные подходы к этой проблеме выразили Рендторф и Циммерли. Рендторф (1968) высказывал сомнения в том, может ли пророческое слово являться Откровением, если оно основано на интерпретации событий, в к-рых дано Откровение. Для Циммерли, напротив, центральным событием Откровения является слово, провозглашенное пророком. Его кн. «Богословие Ветхого Завета» (1972) построена систематически, главные части названы «Бог», «Человек», «Кризис и надежда» (здесь говорится о наказании и спасении). Работа К. Вестерманна (1978), также созданная в рамках систематики, представляет своеобразный диалектический ее вариант. Смысловая структура работы определяется следующими оппозициями: благоустрояющая (творение) и спасающая деятельность Бога, справедливость и милость Бога (пророчества наказания и спасения), деяние Бога и ответ человека.

I. Вопрос об «историческом Иисусе». Уже в самом начале критической Б. был дан первый импульс реконструкции истории первоначального христианства, в т. ч. образа т. н. «исторического Иисуса». В 1774-1778 гг. Лессинг посмертно опубликовал фрагменты труда Г. С. Раймаруса (Apologie, oder Schutzschrift für die vernünftigen Verehrer Gottes. Braundschweig, 1778; особенное значение имели публикации 6-го «Über die Auferstehungsgeschichte» и 7-го «Von dem Zwecke Jesu und seiner Jünger» фрагментов). Хотя совр. наука подчеркивает зависимость Раймаруса от англ. деистов Дж. Толанда, А. Коллинза, Т. Вулстона, М. Тиндала и Т. Моргана (Brown C. Jesus. 1985), он первым из нем. ученых воспринял идеи деизма в полном объеме и сделал на их основе методологические выводы. Раймарус усматривал различие между проповедью Иисуса, предвещавшей близость мессианского Царства в характерном для иудаизма политическом смысле и призывавшей к покаянию, и тем, как ее восприняли и передали в своих писаниях апостолы. Иисус, по Раймарусу, принадлежал к иудейской пророческо-апокалиптической традиции, а отделившееся от иудаизма христианство было создано апостолами. Раймарус объяснял разницу между политическо-мессианской проповедью Иисуса и верой апостолов в страдавшего, воскресшего и вновь грядущего Христа «теорией обмана»: ученики, чтобы скрыть крах своего религ. движения, выкрали тело Господа и через 50 дней выступили с проповедью о его Воскресении и Втором пришествии. Если Раймарусова «теория обмана» не нашла последователей в науке XIX-ХХ вв., то его положение о несовпадении провозвестия Иисуса Христа и учения апостолов о Нем оказало определяющее влияние на последующее развитие новозаветной Б., в к-рой исключительное внимание уделялось «исследованию жизни Иисуса» (нем. Leben-Jesu-Forschung) и истории первоначального христианства.

Нач. XIX в. отмечено попытками написать «биографию» Иисуса, основанную на той или иной оценке историчности канонических Евангелий. Ф. Э. Д. Шлейермахер опирался в своих лекциях о «жизни Иисуса» (с 1819, опубл. посмертно в 1864) на повествование Евангелия от Иоанна, отвергнув синоптиков как неисторические документы; разделяя вместе со своим веком неверие в чудеса, он уделял больше внимания служению Иисуса, оставляя в тени Его смерть и Воскресение. Г. Э. Г. Паулус предложил «историко-прагматический обзор жизни Иисуса» на основе 4 Евангелий (1828), целью к-рого было отразить только исторические факты; автор полагал, что не все, о чем повествуется в Евангелиях, есть правдивое описание действительно случившегося и что чудеса могут быть объяснены естественными причинами. «Научное» изложение «жизни Иисуса» по Евангелию от Иоанна предложил К. Б. Хазе (1829). Там, где источники не дают ясной картины, он оставил открытым вопрос о подлинности события. Хазе, видимо, первым высказал мысль о развитии мессианского самосознания Иисуса Христа, попытавшись обосновать тем самым необходимость психологического подхода к личности Христа. Против исторической достоверности Евангелия от Иоанна выступил К. Г. Бретшнайдер (1820), поскольку, по его мнению, в отличие от синоптиков это Евангелие не могло возникнуть на иудейской почве.

Особенно широкий научный и общественный резонанс из работ такого рода получила «Жизнь Иисуса» Д. Ф. Штрауса (Das Leben Jesu, kritisch bearbeitet. Tüb., 1835-1836, 18372. 2 Bde; 3-е, смягченное в критических выводах, издание 1838-1839; 4-е, вновь согласное с 1-м, 1840). Штраус воспринял от Раймаруса идею о том, что в жизни Иисуса Христа не было ни чудес, ни Божественного участия. Для объяснения Евангелий он впервые применил уже существовавшее в его время в ветхозаветной науке понятие «мифа». Мифологическое объяснение евангельской традиции, по Штраусу, есть синтез (в смысле Гегеля) неадекватных толкований, отражающих веру в сверхъестественные начала, с одной стороны, и рационалистических - с др. Подвергнув критике традиц. и научно-рационалистическое толкования евангельских событий, он сделал вывод о неисторичности большей части синоптической традиции, к-рую он оценил как результат бессознательного мифотворчества общины, отражающего религ. идеи вне связи с исторической реальностью. В Евангелии от Иоанна он видит дальнейшее развитие «мифологизирующей» тенденции: согласно Штраусу, оно возникло на основе богословских концепций и исторически менее ценно, чем синоптики. Продолжение биографическому жанру дал Ж. Э. Ренан (1863), перенеся центр тяжести повествования в область социальной и индивидуальной психологии.

Концепции Штрауса был нанесен удар в результате переоценки лит. отношения синоптических Евангелий. Трудами К. Лахмана (1835), Х. Г. Вильке (1838), К. Г. Вайссе (1838), Г. Ю. Гольцмана (1863) была создана т. н. гипотеза двух источников (подробнее см. ст. Синоптическая проблема), согласно к-рой первым было написано Евангелие от Марка, тогда как Штраус вслед за Грисбахом считал его последним, что было существенно для оценки совпадений между Евангелиями от Марка и от Иоанна. Напротив, подлинная история жизни Иисуса Христа, по мнению Гольцмана, отражена именно в Евангелии от Марка; ее поворотный момент описан в Мк 8. 27 - 9. 1: если в Галилее развилось мессианское самосознание Иисуса, то в Кесарии Филипповой Он открыл Себя ученикам как Мессия. В эти биографические рамки Гольцман включал реконструированные из источника логий (Q) подлинные слова Иисуса. Кроме того, благодаря работам А. Ричля в Германии вопреки теории Штрауса победила богословская трактовка истории новозаветных событий. Концепцию «исторического Иисуса» подверг критике М. Келер, показав, что «реальный Христос» - это не образ, основанный на произвольно выбранных местах из синоптических Евангелий, но Христос всей Библии, Воскресший Христос, к-рого проповедовали апостолы (Kähler M. Die Wissenschaft. 1883).

И. Вейс с семьей

Последующая разработка вопроса об «историческом Иисусе» держалась преимущественно богословской линии. И. Вейс (1892) на базе Евангелия от Марка выделил как основу провозвестия Иисуса Христа его апокалиптическую проповедь. Однако В. Вреде (1901) утверждал, что и Евангелие от Марка отражает не столько историческую реальность, сколько богословские убеждения, характерные для ранней Церкви. Велльгаузен (1894) высказал мнение, что Иисус был проповедником внутримирного духовного Царства Божия и не думал о своем мессианском призвании. В комментарии к синоптическим Евангелиям Велльгаузен также настаивал на том, что Евангелия не должны рассматриваться как источник сведений о жизни Иисуса, их содержание определено мессианской верой первых христиан, а не историографическими задачами, тогда как повествовательная структура создана самими евангелистами. Бесперспективность такого рода либеральных реконструкций отметил А. Швейцер. В книге, посвященной истории исследования «жизни Иисуса» (Geschichte. 1906), подводя итоги, он показал, что в каждом из такого рода якобы «научных» изображений «жизни Иисуса», основанных на лит. анализе евангельских повествований, воссоздавался именно тот образ Иисуса, к-рый представлялся этическим идеалом прежде всего для самих авторов этих «жизнеописаний». Введение этого факта в научный обиход явилось одной из причин краха либеральных исследований «жизни Иисуса».

Р. Бультман

В XX в., однако, проблема вновь стала актуальной. Р. Бультман считал, что синоптическая традиция возникла не из «жизни Иисуса», но из «жизни» ранней Церкви, отражая «мифологический» язык ее создателей (Jesus. B., 1926). В 60-х гг. «новый вопрос» об «историческом Иисусе» был поставлен в кругу учеников Бультмана (Э. Кеземанн, Г. Борнкамм, Э. Фукс, Г. Браун, Г. Эбелинг), к-рые считали, что христологическая керигма необходимым образом требует и постановки вопроса об «историческом Иисусе», т. к. она основана на конкретной исторической фигуре. В отличие от прежних либеральных реконструкций «жизни Иисуса» на основании древних источников этот подход характеризовался методом религиеведческого сравнения на основании т. н. «критерия несводимости» (Unableitbarkeitskriterium, Differenzkriterium), с помощью к-рого исследователи пытались установить критически обоснованный минимум «подлинных» сведений об Иисусе, исключая все, что могло возникнуть в иудаизме того времени и в первохрист. общине.

С закатом бультмановской школы в 70-х гг. постепенно происходит и отказ от «нового вопроса», результатом к-рого, по мнению критиков, была лишь демонстрация характерных отличий первохристианства от раннего иудаизма и ересей того времени. Уже вскоре после этого, прежде всего в амер. науке, возникло направление, получившее название «третий поиск исторического Иисуса» (англ. third quest - Neil, Wright. P. 379 ff.). В отличие от прежнего подхода этот характеризуется в первую очередь социологическим интересом, стремлением продемонстрировать непрерывность в развитии от раннего иудаизма до проповеди Иисуса, а также включением апокрифических книг в круг источников для исследования. Иисус рассматривается только как основатель «внутрииудейского реформационного движения», радикализация этических заповедей Торы и эсхатология Его проповеди - как формально соответствующие др. радикальным теократическим движениям (Theissen G. Soziologie. 1977), а сама проповедь - как направленная на восстановление Израиля (Sanders E. P. Jesus. 1985). В рамках этого подхода все большее значение получают гипотетический «источник логий» (Q) и найденное в 1945 г. Евангелие от Фомы, к-рое, по мнению нек-рых исследователей, может содержать достоверные традиции, независимые от синоптической (Patterson S. J. The Gospel. 1993). Споры вызывает подход Дж. Д. Кроссана, к-рый причисляет к первичным источникам самый ранний слой Евангелия от Фомы, Евангелие Эджертона, Евангелие евреев, «источник логий» и реконструируемое из Евангелия от Петра «Евангелие Креста» (Crossan. Jesus. 1991). Нек-рые авторы считают, что иудейский слой в Евангелиях является поздним, тогда как первоначальный образ Иисуса напоминает странствующего кинического мудреца (Downing F. G. 1988; Mack B. L. 1988). «Третий поиск исторического Иисуса» имеет своих представителей и среди израильских (иудейских) ученых. Д. Флуссер (Jesus. 1968) изобразил Иисуса как верного Закону иудея. Его проповедь определяет не критика Закона, но иудейские традиции: заповедь любви, преодоление идеи искупления и ожидание Царства Божия. В том же направлении работает специалист по раннему иудаизму, бывш. католич. свящ. Г. Вермеш (Vermes. Jesus. 1973). Он представил Иисуса странствующим проповедником-чудотворцем в свете иудейских источников, к-рые дают и др. примеры подобного образа жизни (напр., Ханин бен Доза).

В 80-90-х гг. XX в. амер. экзегеты предприняли опыт популяризации своих исследований исторической основы речений Иисуса посредством т. н. «семинара об Иисусе» (Jesus Seminar). Продолжаются также попытки восстановить «источник логий» (Q), в 2002 г. завершилась публикация результатов международного «проекта Q».

II. Исследования христианства апостольского периода. Разработка вопроса об «историческом Иисусе» шла параллельно с исследованиями раннего христианства. По характеру материала эти исследования лишь в незначительной мере могут опираться на археологию или независимые от новозаветной традиции источники, и вслед. этого работа теснейшим образом связана с вопросами текстологии и лит. критики новозаветных Писаний. С 20-х гг. XIX в. наиболее влиятельной фигурой в этом направлении протестант. исследований стал основатель т. н. новой тюбингенской школы Ф. К. Баур. Он показал, что без установления места той или иной новозаветной книги в историческом контексте раннего христианства не может быть дана ее оценка как исторического источника. Баур опирался на гегелевскую триаду и считал, что развитие шло от иудеохрист. петринизма (An-sich-sein) через павлинизм христиан из язычников (Für-sich-sein) к послеапостольскому универсальному христианству (An-und-für-sich-sein). Он сделал вывод о существовании первичных и вторичных источников по истории первоначального христианства; Книга Деяний апостолов получила у него низкую оценку ввиду, как полагает Баур, апологетической тенденции автора и игнорирования им историчности противоречий между текстами Посланий апостолов Петра и Павла; достоверным источником он признал лишь 4 Послания ап. Павла (Рим, 1 и 2 Кор, Гал). Баур противопоставил негативно-критическому анализу Штрауса анализ тенденции (Tendenzanalyse), т. е. авторского замысла, к-рый так или иначе отражается на достоверности сообщаемых сведений (1847). Цель Евангелия от Иоанна, по Бауру, заключена не в приведении исторических свидетельств, а в показе Божественного величия прославленного Христа; как исторический источник это Евангелие уступает в достоверности синоптикам. Что касается последних, то Евангелие от Луки зависит от Евангелия от Матфея и проявляет ту же установку (Absicht), что и Книга Деяний апостолов, в то время как Евангелие от Марка, находясь в зависимости от Евангелий от Матфея и Луки, занимает нейтральную позицию, ибо это Евангелие написано тогда, когда противоречия между 2 основными направлениями раннего христианства уже были сняты. Евангелист Матфей изображает Иисуса Христа верным исполнителем иудейского закона, не обнаруживая тенденциозности, к-рая искажала бы историческую действительность, и потому Евангелие от Матфея является надежным источником. Выводы Баура об источниковедческой ценности синоптиков предложили более прочный исторический фундамент для исследования «жизни Иисуса», к-рого был лишен Штраус.

Однако картина истории первоначального христианства, представленная в работах Баура и его учеников, оказалась в противоречии с той, что складывалась по т. н. гипотезе двух источников синоптических Евангелий. Резкие возражения вызвало и то, что Баур датировал большинство апостольских посланий II в. С ним не согласились др. историки христианства. Э. Г. Рейс (1842) дал более детализированную картину раннего иудаизма, к-рая допускала существование помимо строго иудейской партии также и умеренного иудеохристианства, признавшего ап. Павла. Согласно Рейсу, различные группы в христианстве апостольского времени не сменяли друг друга, но сосуществовали вместе с самого начала. Т. о. вывод Баура о неподлинности малых Посланий ап. Павла и поздней датировке тех новозаветных писаний, к-рые не содержали следов противоборства радикальных иудеохристиан со сторонниками ап. Павла, утратил основание. Более последовательна была критика Ричля. В работе о возникновении Церкви (1850) он показал, что радикальное иудеохристианство вообще не оказало влияния на раннюю кафолическую Церковь, к-рая развивалась исключительно под влиянием проповеди ап. Павла, притом что его убеждения существенно не отличались от убеждений иерусалимской общины. Более сбалансированная историческая картина возникновения христианства была описана и в книге К. Вайцзеккера (Zeitalter. 1886), пользовавшейся авторитетом в умеренно критическом лагере ученых. Сторонники консервативного направления отстаивали цельность, подлинность и историческую ценность всех новозаветных писаний и не видели противоречий в текстах раннего христианства, не отвергая при этом необходимости исторического анализа НЗ (Г. В. Лехлер. 1851; Б. Вейс. 1886).

История становления христианства, созданная в Тюбингене, решительно отвергалась теми богословами, кто не допускал самой возможности историко-критического исследования новозаветных текстов. Ф. Овербек оспаривал право богослова на историческое рассмотрение НЗ, ибо лишь светское толкование Писания, полностью игнорирующее нормативный характер НЗ, может претендовать, по его мнению, на научный подход. С др. стороны, Х. Кремер в Библейско-богословском словаре (1867) подчеркивал, что НЗ написан на изолированном от бытового общения священном языке «Христова Духа», к-рый не допускает в новозаветном богословии к.-л. развития. А. Шлаттер, приняв в первой работе о вере в НЗ (1885) тезис о различии в богословии отдельных его частей, в дальнейшем подчеркивал именно целостность свидетельства новозаветных книг, к-рая объяснялась тем, что окружением Иисуса и его учеников было палестинское иудейство; он отрицал и влияние эллинистической религиозности на ап. Павла. Крупный знаток истории ранней Церкви и богослов Т. Цан (1888-1892) подверг критике всю традицию историко-критического изучения НЗ, начиная с Землера; он протестовал против распространенного мнения, что канон НЗ возник после сер. II в. вслед. церковных определений или как итог длительного естественного развития, и настаивал на его сложении уже в I в.

В. Буссе

Представители радикальной исторической школы (П. Вернле. 1901; М. Брюкнер. 1903; Р. Райценштайн. 1910; В. Буссе. 1913; M. Гогель. 1904) много места по-прежнему уделяли различиям между провозвестием Иисуса Христа и богословием ап. Павла. В нек-рых трудах отвергалась историчность Иисуса (A. Древс и др.), оспаривалась подлинность всех Посланий ап. Павла (голл. радикальная критика). Вновь и вновь подвергалось критике Евангелие от Иоанна за «неисторичность» и связь с синкретическими религиями (см.: А. Луази. 1903; В. Гейтмюллер. 1903). Наконец, был подвергнут сомнению библейский канон и предприняты опыты использования апокрифов и писаний мужей апостольских для характеристики истории раннего христианства и новозаветного богословия (см.: В. Вреде. 1897; П. Венланд. 1912; Х. Вейнель. 1911). Работы, основанные на методах историко-критического анализа, появляются в то время и в англоязычном научном мире (Дж. Б. Лайтфут, У. М. Рамсей, Ф. К. Беркитт, Дж. Хоукинс, Р. Дж. Чайлдс).

Начавшись под знаменем радикальной критики традиции во всех ее аспектах, это научное направление пришло со временем к сбалансированному пониманию исторических условий, в к-рых существовало христианство в первые десятилетия и даже столетия своей истории, когда сохранение религ. единства органически уживалось с многообразием и разнообразием всех возможных форм догматического учения, богослужения и канона (см.: Dunn J. D. G. Unity and Diversity. 1977; Goldingay J. Theological Diversity. 1987 и др.).

Возникновение во 2-й пол. XIX в. религиеведения, вызванное знакомством со множеством ранее неизвестных форм религ. жизни, имело свои последствия и для Б. Первые опыты систематического исследования религии Др. Израиля принадлежат ученикам и последователям Велльгаузена (Р. Сменд. 1893; Б. Штаде. 1905; К. Будде. 1912). Для этих работ характерен эволюционистский подход в духе философии Гегеля. Работы Э. Зеллина (1896-1897, 1908), хотя и основаны на литературно-критическом анализе Пятикнижия и данных археологии (1908), вполне консервативны и подчеркивают основополагающий характер эры Моисея для ветхозаветной религии.

Б. Дум

К исследованию религии Израиля вновь обратились представители т. н. школы истории религий. Это направление сложилось в Гёттингене вокруг Б. Дума и П. А. де Лагарда в 80-х гг. XIX в. и выступило против богословского подхода Ричля, настаивая на строгом приложении историко-критического метода к изучению христианства. Одной из основных задач этой школы являлась попытка выявить связь древнеевр. религии и христианства с др. религиями и обусловленность христианства иудейскими истоками и средой. Одним из принципов нового направления была признана необходимость исследования любой религии в системе ее ценностей. Представители школы не отрицали компаративистику, но на фоне всеобщего увлечения ею, обилия новых сравнительных данных и отсутствия строгой методологии эта осторожность была очень уместна. (Особо значимой она оказалась в полемике с панвавилонизмом.) К этому научному направлению могут быть отнесены Г. Гункель, Г. Грессман, А. Эйхгорн, В. Буссе, В. Вреде и В. Гейтмюллер, а также И. Вейс, А. Ральфс и др. Новое направление не ограничилось выявлением обусловленности отдельных исторических явлений, оно исследовало раннее христианство как часть религ. истории эпохи. И. Вейс (1892) показал, что Иисус, подобно проч. иудейским апокалиптикам, возвещал Царство Божие не как внутримирное, а как эсхатологическое событие близкого будущего. Для А. Швейцера (1901) Он - Мессия, к-рый не предполагает возможности прямого спасения во время его проповеди и лишь стремится своими страданиями приблизить пришествие Царства. В кн. «Geschichte der Leben-Jesu-Forschung» (1906) Швейцер показывает образ Иисуса как эсхатологического провозвестника. Подобным образом и Р. Кабиш (1892) определял эсхатологическую ориентацию богословия ап. Павла, Буссе (18965) сделал попытку установить связь Откровения от Иоанна Богослова с иудейской традицией (1896), Гункель отмечал вавилонское происхождение нек-рых черт Откровения Иоанна Богослова (1895).

Были также предприняты попытки выявления связи раннего христианства с эллинистической религией и философией. Буссе анализировал возможную роль мифа о драконе в формировании иудейско-первохрист. представлений об антихристе (1895); Гейтмюллер посвятил свое исследование поискам влияния эллинистической магии имени на христ. представление о Крещении и связи христ. таинств с ритуалами др. религий (1903). Буссе также стремился выявить зависимость иудаизма от иран. и эллинистических религий, а также связи гнозиса с вост. религиями (1903, 1907). Наконец, Р. Райценштайн (1904, 1910) выдвинул положение о влиянии египетско-переднеазиат. мифологии на НЗ. Своего рода итог этим исследованиям подвел Гункель в своем положении о том, что христианство с исторической т. зр. есть религия синкретическая; по его мнению, мн. христ. представления и христологические идеи почерпнуты из вост. (но не эллинистических) религий через иудейскую традицию (1903). Согласившись с этим, Буссе в качестве решающего фактора развития христианства утверждал возникновение культа вознесенного Господа, к-рый сложился, когда христианство получило распространение среди язычников под влиянием их религ. культов (1913).

Еще в XIX в. сравнительно-историческое религиеведение находило себе применение в исследовании раннего христианства. А. Хильгенфельд (1857) первым обратил внимание на евр. апокалиптику как возможное связующее звено между ранним христианством и совр. ему иудаизмом (1857). На основании всех доступных к тому времени источников Э. Шюрер написал «Историю еврейского народа в эпоху Иисуса Христа» (1901-1902), значительное место в к-рой уделено роли апокалиптики в формировании христианства. О. Пфлайдерер описал раннее христианство как продукт религ. развития, возникший из эллинистического иудаизма и эллинизма (1887). К. Ф. Гейнрици (1887) и Э. Хатч (1883) утверждали наличие греч. влияния на устройство и жизнь христ. общин; Ф. Бальдансперже (1888) отметил иудейско-апокалиптические предпосылки провозвестия Иисуса Христа; Х. Людеманн исследовал евр. и эллинистические элементы в антропологии ап. Павла (1872); Г. Дальман (1898) на основе раввинистических источников рассмотрел провозвестие Иисуса Христа в контексте палестинского иудаизма; А. Дайсман (1908) показал, что НЗ написан на простонародном греч. языке того времени.

П.А. де Лагард

После первой мировой войны акцент в религиеведческих исследованиях смещается в сторону сравнения религии первохристианства с совр. ему палестинским иудаизмом. Уже Дж. Лайтфут, Дальман и Шлаттер показали, что ранняя раввинистическая лит-ра дает множество параллелей, полезных для понимания раннего христианства. Последующие работы в этой области выявили особенность раннехрист. благовестия на фоне лит-ры и религии раннего раввинистического иудаизма. В 1922-1928 гг. П. Биллербеком был издан комментарий к НЗ на основе раввинистических текстов (Kommentar zum Neuen Testament aus Talmud und Midrasch). Р. Киттель и К. Г. Кун предприняли переводы древнейших иудейских комментариев (Sifre zu Deuteronomium. Stuttg., 1922. 1. Lief.). В исследовании «Die Probleme des palästinischen Spätjudentums und das Urchristentum» (Stuttg., 1926) Киттель показал сходство в мировоззрении палестинского раввинистического иудаизма и первоначального христианства и их радикальное различие. Одновременно появились работы, дающие целостное описание иудаизма этого периода (см.: Дж. Мур. 1927; И. Иеремиас. 1923-1929; Ж. Бонсирван. 1934-1935). За ними последовали работы по отдельным темам, вскрывшие сходство и различие НЗ и палестинского иудаизма (см.: Montefiore C. G. Rabbinic Literature. 1930 (отмечена близость Иисуса к раввинам); R. Meyer. 1940; W. D. Davies. 1948).

Г. Гункель

После того как М. Лидсбарский опубликовал мандейские тексты (1915, 1920, 1925), исследователи отметили сходство нек-рых идей и представлений мандеев с Евангелием от Иоанна и даже высказали мнение, что гностическая мандейская мифология лежит в его основе (Р. Бультман. 1923, 1925; Э. Ломайер. 1926; В. Бауэр. 1925; Х. Виндиш. 19322). Н. Одеберг показал связь гностических концепций с иудаизмом (1929). Ученики Бультмана отметили присутствие гностических понятий, мотивов и мифов в НЗ (Х. Шлир. 1933; Борнкамм и др.).

Эти работы вызвали острую критику: К. Холл (1925) настаивал на том, что христианство не является синкретической религией, что благая весть Иисуса Христа с самого начала была чем-то новым, что языческое влияние на ап. Павла не было существенным. С этим согласился А. Гарнак (Lehrbuch der Dogmengeschichte. 1909-19104). Католич. богослов М. Ж. Лагранж хотя и признал в комментарии на Евангелие от Иоанна (1928) наличие элементов мандейских представлений, но отверг возможность контактов между евангелистом и мандеями, а сходство между ними объяснял влиянием Евангелия на мандеизм, такого же мнения придерживались Гогель (1928) и Луази (1934). Х. Лицман (1930) установил, что сведения об Иоанне Крестителе, содержащиеся в мандейской лит-ре, относятся к визант. эпохе, а мандейский обряд омовения зависит от сир. христ. традиции, т. о. мандеизм не может рассматриваться среди источников гностических предпосылок христианства. Результаты исследования НЗ в его религ. окружении были сведены в 30-х гг. XX в. в богословские и экзегетические словари (Словарь Бауэра (Wörterbuch zum Neuen Testament. 1928), ThWNT (изд. Киттель)).

Радикальная историческая школа не разделяла характерное для школы истории религии понимание сущности христианства и значимости фольклорных и мифологических параллелей (см.: Wellhausen J. 1899; Harnack A. von. Dogmengeschichte. 19094). Э. фон Добшютц (1904) подчеркивал, что школа истории религии обращает внимание гл. обр. на то, что видит в НЗ совр. читатель, и не стремится понять, как воспринимали христ. весть люди того времени. Было отмечено, что различия между проповедью Иисуса Христа и богословием ап. Павла весьма незначительны и что последний не был зависим от вост. и эллинистической идеологии (А. Юлихер. 1907; А. Швейцер. 1911). П. Вернле (1915), сторонник сравнительно-религиеведческого метода, соглашался с необходимостью поиска внутренних причин развития мессианской веры раннего христианства. Религиеведческий подход встречал оппозицию со стороны консервативного направления Б., представители к-рого настаивали на том, что в исследовании Библии исторический анализ должен играть вспомогательную роль, что историю раннего христианства нужно видеть в ее внутреннем развитии и лишь затем учитывать внешние влияния (см.: M. Köhler. 1897; M. Reischle. 1904; P. Feine. 1904). Г. Гейнрици (1911) показал, что для раннего христианства не характерны экзальтация и вера в физическое действие таинств, т. о. он провел границу между христианством и эллинистическими мистериями. И. Дайсснер (1918), полемизируя с Райценштайном, отметил, что эллинистические мистические представления о пневматике и гностике характерны для противников ап. Павла в Коринфе, но не для апостола.

Благодаря находкам в Кумране (с 1947) в научный оборот были введены источники, совершившие настоящую революцию во мн. направлениях Б., в частности в новозаветных исследованиях. Они позволили по-новому увидеть религ. историю иудаизма периода Второго храма, идейную среду, в к-рой происходило становление христианства: проповедь св. Иоанна Крестителя о грядущем Суде Божием и о прощении грехов, провозвестие Иисуса Христа о Царстве Божием, иудейские религ. идеи и обряды того времени, в контексте к-рых развивалось христианство апостольского периода. В результате анализа вновь открытых и уже известных евр. текстов наметилась смена «интерпретационной парадигмы» при анализе истории НЗ: вместо эллинистических источников в основе объяснения истории раннехрист. богословских идей все чаще оказываются раннеиудейские источники межзаветного и раввинистического периодов (подробнее см. ст. Кумран).

Сравнительное изучение религий было продолжено в XX в. новыми методами. Так, для исследования религии Израиля оказались важны работы по социологии религии М. Вебера, к-рый стремился подчеркнуть своеобразие общественного устройства библейского Израиля, основанного на клятве верности Закону, а также - в определенный период - на эсхатологических ожиданиях. Уже в первые десятилетия XX в. историками древнеевр. религии были замечены достижения психологии, прежде всего работы В. Вундта. Нек-рые из его идей, напр. о природе экстатических состояний и их видов, были использованы для интерпретации религии ВЗ, гл. обр. понимания природы пророчества (Хельшер. 1914). В целом рассуждения о психологических мотивах и моделях поведения стали естественны и даже необходимы в работах по истории религии в нач. XX в.

На рубеже XIX-XX вв. антропологический подход также нашел свое место в изучении древнеевр. религии. У. Р. Смит (1889) объяснял религ. феномены ВЗ, исходя из общей картины религии семитов, и в частности из ее примитивной стадии - религии кочевых племен, к-рую можно было реконструировать на основе полевых исследований жизни совр. бедуинов. Его внимание было сосредоточено на изучении ритуальной стороны культа, прежде всего на жертвоприношениях; он считал, что они являются ключом к пониманию верований. Дж. Г. Фрейзер, относивший себя к школе Смита, посвятил специальное исследование религии ВЗ (Folklore. 1918). Его интересовали реликты древнейших примитивных верований, к-рые антрополог мог выделить в ветхозаветных повествованиях. Книга Фрейзера легла в основу труда T. Гастера «Миф, легенда и обычай в Ветхом Завете» (1969), до наст. времени остающегося справочником по сравнительной антропологии ВЗ.

Раскопки в Палестине в нач. XX в. открыли множество каменных алтарей на высотах, фигурки жен. божеств, детские захоронения как свидетельства жертвоприношений. Мн. исследователями они были истолкованы как явления, отражающие зависимость израильской религии, по крайней мере в ее народной, низовой форме, от религии Ханаана. Впосл. выяснилось, что не все археологические данные интерпретированы правильно (Хан. С. 205-209). Одной из первых «археологических» историй религии Ханаана, в т. ч. и израильского периода, была работа У. Грэхема и Х. Мея (1936). На основе интерпретации новейших на то время данных в ней сделана попытка представить верования Ханаана как последовательную смену эпох и выяснить своеобразие религии Израиля. Культ предков древнейшего периода сменяется культами плодородия в эпоху средней бронзы, Израиль преодолевает эту «материалистическую», природную религию этической проповедью пророков (Хан. P. 209-212).

Истории развития религ. идей в Др. Израиле в широком контексте духовной истории Др. Ближ. Востока посвящены работы Олбрайта (1940, 1942), Г. Франкфорта (1946) и др. В работах Олбрайта учтен новейший археологический материал и дано изложение общей концепции религ. истории, к-рое опирается на достижения смежных наук, напр. антропологии (различие между дологическим и логическим типами мышления Л. Леви-Брюля).

Проблема монотеизма является одной из ключевых для труда израильского ученого И. Кауфмана (1960). Автор доказывает, что вера древних евреев всегда была монотеистической, они не были знакомы с магией, культом предков и т. д. Многочисленные археологические данные о поклонении израильтян ханаанским богам (Ваалу, Астарте и др.) интерпретируются как свидетельства фетишизма: идолы этих богов у израильтян не имели отношения к ханаанским культам.

В Германии после дискуссий о соотношении богословия и истории религии в 20-х гг. XX в. был достигнут нек-рый компромисс. Новые обобщающие труды по истории религии Др. Израиля в методическом смысле не содержали принципиальных новшеств сравнительно с «Религиозной историей» Р. Сменда и др. последователей Велльгаузена, хотя и включали новый фактический материал (Albertz. S. 27). Работа швед. ученого Ринггрена (1963) представляла собой синтез результатов работы швед. ветви «школы мифа и ритуала» и нем. историко-критической экзегезы, особенно работ Альта и Нота; в структуре изложения заметно влияние богословской систематики. Это же относится и к книге В. Шмидта (1968, 19752), основная задача к-рой - дать историю представлений о Боге, начиная с периода жизни Израиля как кочевого племени; несомненным достижением является анализ влияний древневост. религий, и особенно угаритской, на религию Израиля. Г. Форер (1969) сделал попытку изложить историю религии в тесной связи с социально-политическими изменениями. Для этого он пользуется понятием «экзистенциальная установка» (Daseinshaltung) и выделяет 6 установок, соответствующих определенным социально-религ. течениям в Израиле: реставрационную, магическую, культовую, национально-религ., сапиентистскую и пророческую.

Р. Альберц, автор одной из последних нем. «Историй религии Израиля» (1991), отказывается от противопоставления терминов «древнееврейская религия» и «иудаизм», введенного Де Ветте и долгое время очень популярного; он не отдает предпочтения, напр., пророческой религии в противовес религии Закона; послепленная религия для него не менее ценна, чем допленная; в целом он понимает развитие от древнейших форм религии до появления христианства как непрерывный процесс, открытый для внешних влияний.

Из множества исследований по вопросам религ. истории Израиля перечислим только наиболее важные работы (большинство из них компаративистские) по основным темам: монотеизм и культы древних божеств (Т. Бингер. 1997; Дж. Тайгей. 1987; О. Лорец. 1997); ханаанская мифология в текстах ВЗ (Ф. М. Кросс. 1973; Дж. Гринфилд. 1987; Дж. де Моор. 1972); история ветхозаветного богослужения (Г. Андерсон. 1987; У. Халло. 1987; М. Харан. 1978); пророчество (Г. Фукс. 1978; Б. Маргалит. 1998); магия (Э. М. Ямаучи. 1983); представления о загробном мире (К. Спронк. 1986; Н. Тромп. 1969).

Г. Гункель, к-рый активно исследовал библейские тексты методами сравнительного религиеведения, стал инициатором историко-лит. анализа Библии. Он рассматривал ее тексты не только как исторические документы, но и как произведения письменности со всеми присущими лит. произведениям особенностями. Гункель видел недостатки традиц. для XIX в. источниковедения (метода анализа источников, нем. Quellenkritik) в том, что сами источники, из к-рых складывались библейские книги, рассматривались вне исторической динамики и вопрос об их происхождении и значении не ставился. В результате возник интерес к вопросам лит. жанра, истории редактирования и переписки, к-рый завершился созданием метода анализа жанровых форм (нем. Formgeschichte/Formkritik), его развитие стало определяющим для библейской науки на протяжении полувека и более.

Принципы нового метода были заложены в работах Гункеля (1901, 1926). Объектом исследования стали т. н. «малые единства», т. е. отдельные тексты, по-видимому независимо существовавшие в традиции до вхождения в «источники» («большие единства»). Выявленные т. о. формальные и содержательные элементы, к числу к-рых относятся формулы, лексическое наполнение, композиционная структура, ритм, аллитерация, устойчивые эпитеты, позволяли давать жанровую характеристику текстам древнеевр. лит-ры. Жанрами устной словесности, обеспечивающими устойчивость текста, являются гимны, плачи, пословицы или притчи, рассказы, легенды. Анализ не ограничивался формально-лит. стороной, но для каждого из выделенных «малых единств» следовало определить «место в жизни» (Sitz im Leben), т. е. выявить цели и условия их общественного применения и функционирования. Гункель назвал этот методический подход исследованием жанров (Gattungsforschung), предполагая дать описание всей Библии под этим углом зрения. В 1919 г. М. Дибелиус ввел для его обозначения термин «история форм» (Formgeschichte), считая, что жанровая форма присуща лишь более крупным текстовым единицам.

Первое исследование Гункеля такого рода появилось в 1901 г. и было обращено на предания о ветхозаветных патриархах. Возникнув в устной форме, предания долгое время передавались изустно, тогда же из них сформировались «циклы саг» (Sagenkränze). Позже они составили основу письменных источников J и E. Т. о., метод анализа жанровых форм не исключал анализа источников, но дополнял его исследованием дописьменной стадии существования традиции. При исследовании псалмов Гункель (1926) показал, что они не являются результатом поэтического вдохновения одного человека, а отражают различные богослужебные традиции.

В 20-х гг. XX в. метод анализа жанровых форм находит применение в исследованиях НЗ. Впервые он использован применительно к Евангелиям К. Л. Шмидтом, предположившим вторичный характер композиционного обрамления евангельской истории, составленной из кратких рассказов (перикоп) устной традиции (1919). Дибелиус (1919) указал на обусловленность устного евангельского Предания жизнью ранней Церкви, когда сюжетные единицы, составившие в дальнейшем повествования, находили применение в проповеди и религ. обучении. Р. Бультман (1921) исследовал материал синоптических Евангелий, чтобы проследить развитие жанровых форм и определить историческую ценность этого материала, в создании к-рого, по его мнению, творческая роль принадлежала христ. общине периода после Воскресения Христова. При этом историческая значимость евангельского Предания была сочтена незначительной. Такой вывод вызвал возражения мн., особенно католич., ученых в Германии и др. странах (Ч. Г. Додд, Э. К. Хоскинс). При дальнейшем применении метода были выявлены долит. поэтические фрагменты в Посланиях ап. Павла (Э. Ломайер. 1929), древнейшее предание в Книге Деяний апостолов (Э. Хенхен. 195610), И. Иеремиас сделал попытку реконструировать ранние формы притч и мотивы, ставшие причиной их дальнейшего изменения в традиции христ. общины (19522). Сканд. и англ. наука также приняла участие в исследованиях с помощью анализа жанровых форм, сочетая реконструкцию устного предания с признанием исторической достоверности евангельского повествования (В. Тейлор. 19352; Neill. P. 251 ff.).

Основные недостатки метода анализа жанровых форм сводятся к следующим: нельзя с уверенностью выделить единицы текста, составляющие далее неразложимое целое, не всегда возможно установить их функции, при таком подходе центр тяжести в евангельском повествовании переместился на раннюю общину, вытеснив на периферию фигуру Христа.

Интерес к устной традиции, проявившийся в связи с анализом лит. форм, способствовал рождению др. метода. По-видимому, Гункель ввел его в научный обиход под названием «история традиции» (Traditionsgeschichte, Überlieferungsgeschichte, последний термин также применяется в текстологии) - передача определенной единицы текста или идеи преимущественно в устной форме от одной среды в др., от одного поколения к др. Стабилизация текста и его канонизация останавливают развитие традиции. Одним из достижений нового метода стало, в частности, доказательство того, что мн. тексты Пятикнижия возникли в непосредственной связи с храмовым богослужением (см.: З. Мовинкель. 1923; Г. фон Рад. 1938). М. Нот, один из ведущих представителей школы «истории традиции», показал (1948), что основной корпус израильских преданий возник в устной форме, включая обетование патриархам, исход из Египта, синайское Откровение, переход через пустыню и проч. Источники Пятикнижия нельзя рассматривать как продукт индивидуальной деятельности древних писателей, они представляют собой достояние племен или групп.

Метод истории традиции, как правило, успешно сочетавшийся с методом анализа источников ( Нот и др.), привел нек-рых исследователей к отрицанию документальной гипотезы Графа-Велльгаузена. Так, швед. ученый И. Энгнелль (1969), отвергая теорию источников, предложил считать, что именно устные традиции составили основу Пятикнижия, созданного впервые в послепленный период автором, близким к священническому источнику (P). Исследования сканд. ученых выделились в особую «скандинавскую школу» библейской критики, для к-рой характерна тенденция к «омоложению» датировок ВЗ.

Обращаясь к НЗ, этот метод, в частности, находит в 1 Кор 11. 23-25 отражение евхаристической практики в период, предшествующий деятельности ап. Павла, в Рим 1. 2-4, 3. 24-26 - сотериологической традиции того же времени и т. д. У этого метода те же недостатки, что и у метода анализа жанров: выделение малых смысловых единств не всегда определено, богословские выводы чаще всего носят гипотетический характер.

Продолжением метода истории традиции стал метод истории редакций (Redaktionsgeschichte): если первый расширяет понимание долит. стадии развития библейских текстов, то второй сосредоточен на различных этапах их лит. обработки. Выражение впервые применил В. Марксен при анализе работы ап. Марка как редактора (1956), но сам метод применялся еще при исследовании ВЗ; кроме того, замечания Баура о редакторской деятельности евангелистов (см. выше в разд. «История первоначального христианства») также очень близки к этому методу. Много важных наблюдений над редактированием Второзакония и др. исторических книг сделали фон Рад и Нот. Один из ведущих представителей этого направления, Р. Рендторф (1977), отказываясь от документальной гипотезы, предложил различать редакции отдельных т. н. больших единств и окончательную редакцию Пятикнижия.

Кроме названной работы Марксена большим достижением этого метода признается исследование редакторской деятельности ап. Луки, осуществленное Х. Концельманном (1954). Под влиянием Бультмана в исследованиях НЗ в 60-70-х гг. XX в. произошло смещение интереса от исследования долит. жанровых форм к анализу богословских позиций евангелистов. Центром многочисленных исследований стал анализ влияния богословских воззрений евангелиста на его редакторскую работу (Г. Борнкамм, Ф. Фильхауэр, Концельманн, Марксен, Э. Хенхен). Недостатком метода является то, что, сосредоточившись на отличиях и изменениях, эти исследователи не дают полного описания богословской позиции автора.

Во 2-й пол. XX в. наметился рост интереса к лит. организации библейских текстов, что было вызвано осознанием исчерпанности прежних методов исследования, а также влиянием структурализма в гуманитарных науках. Центр внимания исследователей сместился от происхождения и истории к структуре и функционированию объекта исследования. Историческое изучение лит. произведения направлено на то, чтобы открыть первоначальный авторский замысел и его последующую историю, тогда как читателю необходимо понять содержание находящегося перед ним текста. Поэтому литературно-критический подход занимается самим текстом и ориентирован на читателя, а не на автора; он нацелен на целостное восприятие текста и находится, т. о., ближе к методам традиц. интерпретации Библии, к-рые осуществлялись на протяжении всей истории ее религ. использования (см. ст. Экзегеза Свящ. Писания). Это первый в истории Б. метод исследования, к-рый возник и развивался преимущественно в англоязычной научной среде.

Лит. анализ Библии иногда называется нарративным анализом (англ. literary criticism, narrative criticism), поскольку уделяет внимание структуре повествовательных книг и разделов; до его появления библейские тексты разделяли на прозаические и поэтические (стихотворные). В составе ВЗ выделяют неск. повествовательных жанров: термин «сага» обычно прилагают к рассказам о патриархах, «легенда» - к истории Моисея и Илии, «новелла» - к истории Иосифа, а также к Книгам Есфири, Руфь, Ионы, Товита, «этимологический рассказ», т. е. повествование о происхождении того или иного явления или названия - к Вавилонскому смешению (Быт 11) и проч. Когда цикл книг от Бытия до 4-й кн. Царств и 1-2 Паралипоменон рассматривают как «историческое сочинение», то в его составе выделяют художественные жанры (сага, новелла и т. п.) и документальные (летописный или исторический рассказ, родословная запись, законодательный текст и т. п.). Обращается внимание на диалогическую структуру или драматизацию повествования в Книгах Есфири, Ионы, Руфь, Даниила и др. Отмечается наличие сюжетных построений (рассказы о грехопадении, о борьбе Соломона и Адонии за наследие и др.), литературно выписанных персонажей (образы Авраама, Давида и др.), позиции рассказчика.

Одним из главных методов лит. исследования Библии является риторический анализ (rhetorical criticism), связанный с исследованием жанровых форм, поскольку он изучает стилистические средства организации лит. единств, из к-рых строится текст. Риторический анализ уделяет внимание социальной ситуации, в к-рой возникает и функционирует текст, а также способствует построению исторической поэтики на материале библейских текстов.

Структурализм придает особое значение внутреннему отношению элементов, образующих единство, и функции каждого их них. Так, напр., было отмечено в эпизоде борьбы Иакова с ангелом (Быт 32. 22-32): последний соединяет в себе соперника и защитника, что можно истолковать как свидетельство радикального монотеизма, к-рый допускает существование лишь одной духовной силы (Barthes R. The Struggle with the Angel // idem. Analyse structurale et exegese biblique: Essais d'interpretation. [Neuchâtel], 1971). Т. о., этот метод, не вводя новой экзегезы, формально выявляет важные структурные элементы текста.

На почве семиотики, с одной стороны, и психологии, с др., возник метод анализа читательского восприятия (reader-response criticism), к-рый вскрывает целый ряд новых возможностей понимания библейского текста, обусловленных совр. социальным опытом.

Эту область можно признать приоритетной в российской Б., именно здесь открылись перспективы становления собственной оригинальной школы. Первенствующее положение этих исследований обусловлено исключительным авторитетом слав. Библии, каким она пользовалась в отечественной церковной традиции. Работа шла по изданию слав. библейских текстов и по созданию научных исследований о них, последние возникают не ранее кон. XVIII в. В процессе издательской работы был обнаружен ряд текстологических проблем, к-рые требовали своего осмысления, поэтому ее можно отнести к области Б. Основные издания слав. Библии были: Геннадиевская Библия в 1499 г., Острожская Библия в 1580-1581 гг., Московская Библия в 1663 г., Елизаветинская Библия в 1751 г.

Елизаветинская Библия. 1751 г. (РГБ)

Задачей Новгородского архиеп. Геннадия (Гонзова) было создание целостной слав. Библии, в полной мере отражающей состояние слав. текстов Свящ. Писания своего времени. В нее вошли переводы различного происхождения: кирилло-мефодиевские, болг., рус., а также сделанные в рамках издания переводы с Вульгаты. По сути Вульгата, согласно к-рой была проведена разбивка текста на главы, определен состав и порядок книг, стала основным образцом издания, и в Геннадиевском кодексе осуществился своеобразный синтез зап. и вост. библейских традиций. Геннадиевская Библия стала на Руси прототипом той Библии, какую мы имеем сегодня как в слав., так и в рус. языковой форме. Ее смешанный текст обусловил текстовую эклектику последующих изданий.

Издатель первой печатной слав. Библии Константин Константинович, кн. Острожский, как программное требование издания определил опубликование «верного» перевода «во всем согласующегося (с Септуагинтой.- Б. Т.) божественного писания». Основу издания составил список Геннадиевской Библии, к-рый пытались редактировать по тексту Септуагинты (далее LXX). Для редактирования были использованы Альдинская Библия (1518), возможно, Комплютенская полиглотта (1514-1517), рукописи из греч., серб., болг. мон-рей, переводы на европ. языки и издания. Единого плана по согласованию слав. перевода с греч. оригиналом у издателей не было. Одни тексты были аккуратно копированы, др.- заметно переработаны с использованием греч. и лат. оригиналов, отдельные тексты и их части были переведены заново; нек-рые сопоставлены со слав. рукописной традицией и исправлены методом конъектуральной критики. С греч. также была переведена отсутствующая в Вульгате и потому не включенная в Геннадиевскую Библию 3-я Маккавейская книга, с этого времени нашедшая свое место в слав. Библии. В плане порядка расположения книг, деления текста на главы, состава отдельных книг сохранилась ориентация на Вульгату. Оценивая проделанную издателями работу, можно констатировать, что, несмотря на стремление издателей вернуться к традиц. для Православия греч. тексту, им не удалось преодолеть текстовую эклектику Геннадиевской Библии.

Московское издание 1663 г. получило название Первопечатной Библии. Это была перепечатка Острожской Библии с нек-рыми орфографическими исправлениями и замечаниями на полях согласования слав. текста с греч. Основной целью издания стало обеспечение практической потребности в Свящ. Писании «скудости ради велия сих божественных книг» (Сольский. С. 545).

Неудовлетворенность Первопечатной Библией привела к появлению царского указа 1674 г., в к-ром участнику Никоновой справы иером. Епифанию (Славинецкому) поручалось «преводити Библию всю вново, Ветхий и Новый Завет с книг греческих самых LXX преведения» (Сольский. С. 547). Работа продолжалась 2 года и прервалась в связи с кончиной иером. Епифания. За это время он и его сотрудники успели закончить редактирование НЗ. Текстологическая база была достаточно серьезной. Пособиями служили франкфуртское издание греч. текста 1597 г., лондонское 1600 г., перевод свт. Алексия 1355 г., Константинопольское Четвероевангелие 1382 г., святоотеческие экзегетические сочинения. Иером. Епифанием был составлен греко-славяно-лат. лексикон словоупотреблений Свящ. Писания. В кон. XVII в. в Москве появилась апология Септуагинты как единственно достоверной версии Свящ. Писания, написанная одним из братьев Лихудов. Возникнув под влиянием европ. полемики, связанной с оценкой реформационных переводов, сделанных без учета текста Вульгаты с евр. оригинала, апология была направлена не только против Вульгаты, но и против МТ как опоры Реформации.

Текстологическая работа над слав. Библией была продолжена в царствование Петра I. Высочайшим указом от 14 нояб. 1712 г. было повелено: «Издать печатным тиснением Священную Библию на славянском языке; а прежде тиснения прочесть ту славянскую Библию и согласить во всем с греческою семидесяти переводчиков Библиею». В качестве источников были привлечены Сикстинская полиглотта 1586-1587 гг., где впервые опубликован Ватиканский кодекс, полиглотта Уолтона 1657 г. с первой публикацией разночтений из Александрийского кодекса, 2 рукописных греч. списка из Патриаршей б-ки, конкорданс Матфея Поли, толкования Ламберта Боса и Фламиния Нобилия. Непосредственная работа по исправлению показала, что последовательное согласование слав. текста по Первопечатной Библии с греч. неминуемо должно привести к значительному расхождению с предшествующей текстовой традицией. Перед изданием встала идеологическая проблема неприкосновенности и стабильности священного текста. Было предложено рядом с исправленным текстом поместить старый. Петровские справщики приняли во внимание также чтения Вульгаты, евр. МТ, экзегетические труды зап. авторов и святоотеческие толкования. Исправление коснулось лишь текста ВЗ. Труд был окончен в 1723 г., на следующий год последовало высочайшее разрешение приступить к печатанию, но с кончиной Петра I работа остановилась.

В последующие годы было создано не менее 6 комиссий для завершения издания. Но каждая из них начинала работу заново, пытаясь освоить материалы петровской справы, и часто этим ограничивалась. 3-я комиссия (1735) обнаружила расхождение петровской справы с текстом LXX. Вопрос был рассмотрен в Святейшем Синоде, и прежних справщиков обвинили в нарушении воли императора. Архиеп. Феофан (Прокопович) представил свой проект исправления слав. Библии, где одним из пунктов значилось: «Все сделанные поправки вновь сверить с греческою Библиею, не весьма веруя исправительским примечаниям» (Чистович. Исправление. Т. 1. С. 487). Синод распорядился печатать прежний текст, помещая исправления на полях (в конце концов основным текстом издания стал исправленный). Примечателен запрос, к-рый направил в Синод архим. Стефан (Калиновский), председатель 4-й комиссии (1736). Он просил разъяснить, каким греч. текстом должны пользоваться справщики, поскольку «в разных кодексах и экземплярах немалые разности и несогласия находятся» (Там же. С. 492). Этот запрос впервые ставит проблему вариантности греч. текста, к-рая обходилась молчанием предшествующими комиссиями. Версия книг Товита и Иудифи в Вульгате, по к-рой был сделан прежний слав. перевод, существенно расходится с LXX, и было решено перевести их заново. 3-я кн. Ездры отсутствует в LXX, а «о Книгах Маккавейских всем известно, что оныя далече уже после LXX оных переводчиков написаны» (Там же. С. 491).

Елизаветинская Библия 1751 г. подвела итог издательской работы. Ее целью было, как и прежде, привести слав. текст в соответствие с греч. Однако было уже невозможно игнорировать проблему многообразия греч. источников, к-рая выявилась по мере публикации материала. Петровские и все последующие справщики отдавали предпочтение Александрийскому кодексу, к-рый сочли за визант. церковный текст. С этого кодекса были заново переведены книги Товита и Иудифи, на него опирался значительный объем правки. Но последние редакторы Елизаветинской Библии, ученые монахи из Киева Варлаам (Ляшевский) и Гедеон (Слонимский), нередко отдавали предпочтение тексту большинства рукописей, если это казалось рационально оправданным. С др. стороны, прежний слав. текст оставляли без правки, если он находил подтверждение хотя бы в одном греч. источнике. Елизаветинское издание отражает и свидетельства использования евр. оригинала (ср.: Иов 28. 18; Иез 41. 8). Т. о. обозначился круг проблем, решить к-рые ни издатели, ни европ. наука того времени были не в состоянии.

Прот. Александр Горский. Фотография посл. трети XIX в. (ГИМ)

В кон. XVIII в. назрела необходимость всесторонней оценки слав. библейского наследия и обращения к истокам слав. библейских переводов. Именно тогда Й. Добровский заложил основание научных исследований слав. Библии. Ему удалось показать разновременное происхождение переводов отдельных книг Острожской и Геннадиевской Библий, дать их характеристику, высказать суждения о греч. оригинале. Работа была продолжена в совместном труде прот. А. В. Горского и его ученика К. И. Невоструева «Описание славянских рукописей Московской синодальной библиотеки», 1-й том к-рого (1855) был целиком посвящен библейским рукописям. Задача исследования заключалась в том, чтобы «дознать, как образовалось то собрание библейских книг на славянском языке, которое мы имели до первых печатных изданий и в каком виде вообще было известно Слово Божие нашим предкам?» (Описание. С. II). «Описание» подтвердило догадки Добровского о влиянии Вульгаты на слав. библейский свод, о разновременности переводов, сделав эти выводы непреложным научным фактом. Мнение Добровского, что слав. перевод ориентировался на Лукиановский извод LXX, было уточнено отнесением слав. перевода отдельных книг к Александрийскому или Ватиканскому кодексам. Это не решило вопроса о греч. оригинале, но служило доказательством того, что ответ на вопрос не может быть однозначен. Дальнейшее развитие получил вопрос о переводческом наследии святых равноапостольных Кирилла (Константина) и Мефодия. Если Добровский причислял к нему Евангелия, Апостол и Псалтирь, то Горский и Невоструев признали достоверным сообщение Жития Мефодия о переводе им всей Библии.

И. Е. Евсеев

Горский и Невоструев поставили изучение слав. Б. на твердую научную основу. После них работа сосредоточилась на описании слав. рукописных собраний и изучении судьбы каждой библейской книги в отдельности. Главными деятелями в этой области стали Г. А. Воскресенский (МДА), И. Е. Евсеев (СПбДА) и А. В. Михайлов (Варшавский ун-т).

В 1895 г. Евсеев защитил магистерскую диссертацию по слав. переводу Книги пророка Исаии, к-рая стала программной для нового этапа исследований. Анализ сохранившихся списков открыл в них переводы различного происхождения. В решении вопроса о греч. оригиналах разных слав. версий Евсеев следовал теории П. А. де Лагарда о тексте LXX в редакции сщмч. Лукиана как нормативном для К-польского Патриархата. По догадке Евсеева, перевод святых равноапостольных Кирилла и Мефодия следовал редакции Лукиана, тогда как болг. переводчики X в. избрали основой для работы редакцию Исихия Александрийского. В 1911 г. Евсеев был приглашен к участию в издании текста LXX под рук. А. Ральфса и составил полный каталог слав. рукописей ВЗ.

Весьма основательной и взвешенной была научная позиция Михайлова, подготовившего блестящее издание слав. версии кн. Бытие, разработавшего проблематику слав. Паримийника и глаголического Бревиария. В 1903 г. на Предварительном съезде русских филологов он выдвинул проект научного издания слав. Библии. Благодаря настойчивости Евсеева в 1915 г. Святейший Синод утвердил план работы Комиссии по научному изданию слав. Библии при Петроградской ДА, выделив на осуществление исследований значительные средства. В Комиссию вошли ведущие российские ученые, академики В. М. Истрин, А. И. Соболевский, М. Н. Сперанский, А. А. Шахматов, профессора ун-тов и ДА. Отечественной науке предстояло вступить на тот путь, к-рым шли критические издания библейских текстов на Западе, но революция 1917 г. прервала эту много обещавшую работу.

Евсеев стремился связать научную проблематику исследования слав. Библии с задачами практическими. По его замыслу, реконструкция слав. архетипа должна была лечь в основу нового рус. перевода, определив его состав и экзегезу. Сколь романтичным ни представляется сегодня этот проект, он отвечал той эпохе Б., когда реконструкция архетипа казалась едва ли не единственной целью всей церковной и университетской науки.

Историю рус. перевода Библии можно рассматривать как попытку обойти нерешенные слав. Библией проблемы исходного текста, евр. или греч., поэтому церковная наука была вынуждена заниматься проблемами обоих текстов. Во 2-й пол. XIX - нач. XX в. также стали появляться отдельные исследования по МТ и LXX.

ХIХ в. прошел для России под знаком перевода Свящ. Писания на рус. язык. Работа была поделена между офиц. проектом, к-рый был начат Российским библейским обществом (РБО) во 2-м десятилетии века и через полвека завершен Святейшим Синодом, и отдельными авторами. Принципиальным для проекта РБО стало решение использовать евр. текст при переводе книг ВЗ как текст подлинника. Решение в пользу МТ, очевидно, было вызвано наличием большого количества темных мест в ВЗ в слав. Библии, издатели к-рой оказались неспособны выпутаться из текстологических проблем LXX. Однако от строгого следования евр. тексту редакторам перевода пришлось отступить, дабы уменьшить вопиющий разрыв со слав. версией, бывшей в богослужебном, богословском и катехизическом употреблении.

Филарет (Дроздов), митр. Московский и Коломенский

Влияние LXX и слав. версии усилилось в Синодальном переводе. Обоснованием этому послужила поданная в 1845 г. свт. Филаретом (Дроздовым) в Святейший Синод записка «О догматическом достоинстве и охранительном употреблении греческого семидесяти толковников и славенского переводов Священного Писания», в к-рой дана оценка статуса основополагающих текстов ВЗ - евр. и греч. Написанная во время существования оппозиции созданию рус. перевода, записка рассматривала этот вопрос на материале слав. Библии, при публикации в 1858 г. она стала программным документом для возобновленного рус. перевода. В пространном рассуждении свт. Филарет делает экскурс в историю 2 текстов и их церковного употребления, указывает на их достоинства и связанные с этими текстами проблемы, приводит и оценивает нек-рые разночтения. Записка свт. Филарета определила то, что Синодальный перевод, сделанный с МТ, подвергся серьезной редактуре по LXX или даже ее слав. версии.

Прот. Герасим Павский

Др. т. зр. выражала идею «чистого» перевода - либо с МТ, либо с LXX. Для прот. Г. П. Павского, последовательного сторонника МТ, неприемлемой казалась текстовая эклектика. «Это,- говаривал он,- ни то, ни се, ни еврейская, ни греческая Библия» (Чистович. История. С. 153). За мнением о необходимости перевода исключительно с LXX стояло желание сохранить преемство и единство слав. и рус. версий, а равным образом недоверие к МТ как опоре иудаизма.

У синтеза, осуществленного в Синодальном переводе, имеются сильные и слабые стороны. Подобный смешанный подход должен был осуществляться по четко установленным принципам, чтобы выбор в каждом отдельном случае был результатом текстологического, филологического и богословского анализа. Но принципы не были разработаны, и осталась возможность для принятия произвольных решений. Содержательную суть записки митр. Филарета выражают слова ее названия «о догматическом достоинстве [славянского и греческого переводов]», однако неопределенность суждений позволяет довольно широко трактовать направленность этого документа. Так, свт. Феофан (Говоров) брал ее тезисы в качестве аргументов против употребления МТ для рус. перевода, и только практический результат, санкционированный самим святителем, позволяет оценить содержание записки как обоснование возможности обращения к евр. тексту.

В сер. 70-х гг. XIX в. перед окончательным изданием Синодального перевода в церковной периодике развернулась острая дискуссия. Инициатором ее стал свт. Феофан, решительно несогласный с выбором евр. текста как основы для перевода. Его позиция сводилась к следующим тезисам: МТ неприемлем, поскольку и преднамеренно, и непреднамеренно он искажен иудеями, чужд церковной традиции, к-рая его не знает, и его использование означает разрыв с традицией слав. Библии. Переводить необходимо с текста LXX, освященного его употреблением в Церкви.

В. Н. Мышцын

Издание Синодального перевода обострило интерес к проблематике основных библейских текстов и показало необходимость работы в этом направлении. В 70-х гг. в церковной периодике были опубликованы обстоятельные экскурсы в историю МТ профессоров Д. А. Хвольсона и Н. А. Елеонского, исследование по истории LXX Елеонского, работа И. С. Якимова о Книге пророка Иеремии, в к-рой отмечены существенные текстовые различия между МТ и LXX. Эта тематика получила развитие в ответах на аргументы еп. Феофана его оппонента проф. П. И. Горского-Платонова, к-рый на основании сравнительного анализа отдельных материалов 2 текстов давал общую оценку достоверности каждого из них.

И. Н. Корсунский

Дальнейшим углублением в сравнительный анализ 2 текстов стала статья проф. В. Н. Мышцына. По краткости и выборочности рассмотренного материала работы Горского-Платонова и Мышцына не могут быть признаны полноценными исследованиями, но они оказались доступны широкому кругу читателей. Исследование о переводе LXX проф. И. Н. Корсунского подводит черту под освоением отечественной церковной наукой проблематики одного из основных библейских текстов. Эта фундаментальная работа, в к-рой собраны достижения как зап., так и отечественной школ, до сих пор сохраняет свое значение. Труд состоит из исторической и лингвистической частей; большой интерес представляет филологический анализ LXX. Мысли свт. Феофана нашли воплощение в ряде переводов библейских книг с греч., выполненных проф. П. А. Юнгеровым; еп. Антонин (Грановский) осуществил даже опыт реконструкции евр. текста Книги Варуха на основе греч. и лат. версий.

Первая на Руси система принципов толкования Свящ. Писания была предложена прп. Максимом Греком. В Славяно-греко-латинской академии Свящ. Писанием занимались иером. Макарий (Петрович), архим. Феофилакт (Горский, впосл. епископ), еп. Тихон (Малинин), архим. Гавриил (Петров; впосл. митр. Санкт-Петербургский) и др. Им принадлежит ряд библейских комментариев, большая часть к-рых осталась в рукописях. Это были начальные шаги рус. Б., авторы во многом зависели от инославных источников, нередко ограничивались их переводами и пересказами.

Платон (Левшин), митр. Московский. Гравюра. XIX в. (РГБ)

На рубеже XVIII-XIX вв. были сделаны попытки формулирования важнейших принципов библейской герменевтики. Московский митр. Платон (Левшин) ввел в Троице-Сергиевой ДС систематические занятия по изучению Библии и изложил правила ее толкования в «Инструкции», ставшей для неск. поколений рус. библеистов основным руководством по герменевтике. Архиеп. Феоктист (Мочульский) написал первое рус. руководство по герменевтике «Драхма от сокровища божественных писаний Ветхого и Нового Завета, то есть Сокращение правил при чтении Свящ. Писания к знанию потребных» (М., 1809). Митр. Амвросий (Подобедов) составил «Краткое руководство к чтению книг Свящ. Писания Ветхого и Нового Завета» (М., 1799. К., 18254).

Основателем отечественной Б. считается свт. Филарет (Дроздов). Еще в молодые годы, будучи ректором СПбДА в сане архимандрита, он посвятил свои труды толкованию Свящ. Писания, основанному на научной методологии. Его «Записки на книгу Бытия» (СПб., 1816, 1819) и «Опыт изъяснения псалма LXVII» (СПб., 1814) были первыми рус. трудами по Б., ознаменовавшими новое, критическое направление в экзегетике. В основу толкований архим. Филарет положил исследование евр. текста Писания; при этом он использовал достижения совр. ему гебраистики, а также проводил сравнение евр. текста с др. древними переводами. Критерием истинного прочтения и толкования текста была внутренняя непротиворечивость Свящ. Писания и Свящ. Предания, поэтому при сравнении разночтений в евр. и греко-слав. текстах, если не помогали лингвистические соображения, автор прибегал к помощи иных, сходных по содержанию мест Свящ. Писания, а также к толкованиям св. отцов и учителей Церкви. При таком подходе выбор предпочтительного прочтения падал иногда на текст LXX, иногда на евр. оригинал или на перевод Акилы. При работе использовались достижения археологии, этнографии, исторической географии. Научная смелость толкований архим. Филарета на кн. Бытие стала причиной того, что в кон. XIX в. его «Записки» подверглись критике именно в связи с привлечением широкого историко-этнографического материала при толковании библейского текста (Н. Б. Критика сочинений Филарета, митр. Московского, в 30-х гг. // ХЧ. 1881. Ч. 2. С. 763-791).

Одним из родоначальников историко-филологического исследования Библии в России был прот. Г. Павский, творческая судьба к-рого сложилась трагически. В дис. «Обозрение псалмов» (СПб., 1814) он обосновал мнение, согласно к-рому не все псалмы с надписанием «Давидов» принадлежат ему. В комментарии к Песни Песней Павский отмечал не только ее мистический, но и буквальный аспект, связанный с темой земной любви. Он первым отметил значение анализа жанров для понимания библейского текста, высказался, хотя и осторожно, в пользу теории т. н. Второисаии и принадлежности Книги пророка Захарии 2 пророкам.

Неск. последующих десятилетий для всей рус. Б. были отмечены почти полным застоем. Причинами тому стали правительственная реакция на распространение неправосл. мистических настроений в 1-й четв. XIX в., запрещение деятельности Библейского об-ва и прекращение работ по переводу Писания на рус. язык, усиление духовной цензуры. Определенный урон развитию Б. нанесло приобретшее влияние с кон. 40-х гг. XIX в. противопоставление Свящ. Предания Свящ. Писанию с явным или прикровенным предпочтением первого второму, что препятствовало научному изучению Библии. Наконец, т. н. «дело Павского», вызванное распространением литографических рус. переводов нек-рых книг ВЗ, принявшее вид судебного разбирательства, также не могло способствовать дальнейшему научному изучению Библии.

С кон. 50-х гг. возобновление библейских исследований было обусловлено необходимостью нового научного пересмотра слав. текста и сличения его с евр. и греч. текстами.

I. Библейско-апологетические исследования со 2-й пол. XIX в. были вызваны необходимостью богословского ответа на изменившуюся научную картину мира (эволюционизм) и на результаты зап. библейской критики, отвергавшей традиц. представления об авторстве, датировках и целостности мн. книг Библии. Если первое направление прежде всего основывалось на критике научных и философских предпосылок теории эволюции, то опровержение результатов историко-критического анализа Библии основывалось во многом на текстологическом и лит. анализах, а также на систематизации результатов подобной полемики в зап. лит-ре.

Архим. Михаил (Лузин). Фотография кон. XIX в.

Возникновение научно-апологетического направления рус. Б. связано с именем проф. МДА Михаила (Лузина; с 1878 епископ). Его перу принадлежат общедоступные «Толковое Евангелие» (М., 1870-1874. 3 т.) и «Толковый Апостол» (М., 1876. К., 1905. 2 т.) - книги компилятивного характера, составленные преимущественно на основании материалов писаний отцов Церкви и работ протестант. авторов ортодоксального направления. Проф. МДА, гебраист П. И. Горский-Платонов подверг эту работу критике за ее несамостоятельный характер. Др. задачей еп. Михаила был ответ на вызов европ. отрицательной критики. В его докт. дис. об Э. Ренане, написанной после выхода кн. «Жизнь Иисуса», впервые идеи отрицательной критики излагались и подвергались научно-богословскому анализу. Эту работу он продолжил в цикле лекций, изданных посмертно под заглавием «Библейская наука» (Тула, 1898-1903. 8 кн.). У еп. Михаила было немало учеников, к-рые обогатили правосл. науку о Свящ. Писании комментариями и монографиями по различным областям Б.

Ф. Г. Елеонский

Одним из важнейших направлений была критика гипотез о происхождении Пятикнижия. В качестве источников для опровержения выводов протестант. библейской критики часто использовались работы таких католич. исследователей, как А. Арно и аббата Ф. Вигуру. Проф. СПбДА Ф. Г. Елеонский в кн. «Разбор мнений современной отрицательной критики о времени написания Пятикнижия» (СПб., 1875) попытался обосновать положение о единстве Пятикнижия и авторстве Моисея. Документальная теория происхождения Пятикнижия критиковалась ректором СПбДА еп. Феофаном (Быстровым), к-рый стремился доказать, что употребление в книгах ВЗ имен Иегова и Элохим не связано с различными лит. источниками, но служит указанием на 2 сферы «мироправления божественного»: Элохим означает общепромыслительное отношение Бога к миру, употребление имени Иегова связано с домостроительством человеческого спасения (Тетраграмма, или Ветхозаветное божественное имя. СПб., 1905).

Против положения эволюционной теории развития ветхозаветной религии о том, что проповедь пророков предшествовала по времени появлению Закона Моисея (К. Г. Граф, А. Кюнен, Ю. Велльгаузен), проф. Московского ун-та прот. Н. А. Елеонский выдвигал тезис об архаичности языка и стиля Пятикнижия, отражающих, по его мнению, более раннюю эпоху, нежели классический профетизм. Проф. КДА И. А. Бродович показал, что прор. Осия, рассматривавшийся сторонниками эволюционной теории в качестве создателя новой религии - «этического монотеизма»,- продолжал и развивал уже существовавшую религиозно-нравственную традицию учения Моисея (Книга прор. Осии: Введ. и экзегезис. К., 1901). Необоснованность картины истории ветхозаветной религии, предлагаемой эволюционной теорией, показал проф. МДА А. И. Покровский на основании данных палеоэтнографии. Положение эволюционной теории, согласно к-рой левиты появились только после вавилонского плена, оспаривал проф. КДА прот. А. А. Глаголев, защищавший древность законов кн. Левит, не отвергая, впрочем, саму возможность развития ветхозаветного богослужения (Левиты и Левиино колено. К., 1912; Книга Левит. К., 1915). Критике была подвергнута и распространенная на Западе теория истории ветхозаветной религии - об исконном монотеизме семитов (Ренан). Преподаватель МДА И. П. Яхонтов показал, что политеистические культы были неизменной частью религий всех известных семит. народов, кроме древних евреев (Изложение и разбор мнения Ренана о происхождении еврейского единобожия // ПрТСО. 1884. Ч. 33. С. 114-203).

Прот. Александр Глаголев

Ряд работ был посвящен защите традиц. представлений о целостности, датировке и авторстве Книги пророка Захарии (проф. Дерптского ун-та прот. П. Е. Образцов), Книги Товита (проф. КДА Н. М. Дроздов в докт. дис. «О происхождении книги Товита» (К., 1901) доказывал допленное происхождение книги, а также защищал мнение об арам. ее оригинале, подтвержденное уже в XX в. кумран. находками), псалмов (прот. Н. П. Вишняков), Книги Плач Иеремии (М. Д. Благовещенский) и др.

Обширную апологетическую лит-ру вызвало распространение взглядов панвавилонизма. В Европе против него выступили такие ученые, как Дж. Г. Брэтстед, Г. Майер, католич. монахи Ф. Куглер, а также А. Даймель. В России с панвавилонизмом полемизировал проф. КДА В. П. Рыбинский, еп. Хрисанф (Ретивцев), подчеркивавший взаимозависимость богооткровенной религии Моисея и верований Др. Востока, архиеп. Платон (Рождественский), показавший связь ВЗ с историографией древнего мира. Разбор несостоятельности теории панвавилонизма был сделан проф. МДА Д. И. Введенским (Блуждающая гипотеза: К вопросу о панвавилонизме. Серг. П., 1911), к-рый, в частности, опроверг тезис Ф. Делича о том, что вера в племенного семит. Бога Яхве существовала в Вавилонии еще до времен ветхозаветных патриархов и потому не может рассматриваться как дар Божественного Откровения. В качестве доказательства Делич приводил имена из вавилонских текстов, к-рые, по его мнению, содержали имя Бога Израилева. На основании данных археологии кон. XIX - нач. XX в. Введенский показал, что приводимые Деличем имена либо вовсе не были теофорными, либо содержали имя к.-л. др. вавилонского божества.

Итогом исследований по ветхозаветной апологетике сер. XIX - нач. XX в. стали труды проф. КазДА П. А. Юнгерова, слушавшего в свое время лекции протестант. профессоров в ун-тах Берлина и Лейпцига, а также изучавшего библейскую археологию и древнеевр. язык. В многочисленных публикациях он, отвергнув теории либерально-протестант. школы о происхождении различных книг ВЗ, отстаивал традиц. атрибуцию Книг Пятикнижия, пророков Исаии и Иоиля. Результаты его апологетических исследований сведены воедино в трудах: «Общее историко-критическое введение в священные ветхозаветные книги» (Каз., 1902) и «Частное историко-критическое введение в священные ветхозаветные книги» (Каз., 1907).

Вместе с тем нек-рые результаты лит. критики были восприняты отдельными отечественными библеистами. Так, еп. Филарет (Филаретов) считал Книгу Иова послепленным произведением (с ним полемизировал Н. А. Елеонский), проф. В. Н. Мышцын относил к тому же послепленному времени не только Книгу Екклесиаста, но и главы т. н. Второисаии (см. ст. Исаия; критическую оценку позиции Мышцына см.: Фаддей (Успенский), еп. Единство Книги пророка Исаии. Серг. П., 1901). Мифологическое понимание Книги пророка Ионы частично поддержал прот. Г. П. Павский, видевший в ней лишь назидательную повесть без исторического основания (прот. И. И. Соловьёв противопоставил этой позиции свой сравнительно-религ. анализ). Прот. А. В. Петровским не только разделялось мнение о позднем происхождении Второисаии (Ис 40-55) и Книг Паралипоменон, но и утверждался компилятивный характер Книги Иова. Основные положения либеральной исагогики о происхождении Книги пророка Михея положительно излагались еп. Антонием (Храповицким) (М., 1890). Однако чаще всего включение теорий либеральной исагогики и экзегезы в собственную научную базу свойственно было светским авторам: С. Н. Трубецкому (Учение о Логосе в его истории. М., 1900), А. В. Ельчанинову (История религии. М., 1909 (совм. с С. Н. Булгаковым и П. А. Флоренским)), проф. Б. А. Тураеву (ветхозаветные разделы «Истории древнего Востока» (Л., 19363)).

А. П. Лебедев

Как и в ветхозаветной, в области новозаветной Б. перед экзегетами стояла задача освоения огромного потока информации о методах и результатах библейской критики, предлагаемой протестант. лит-рой. Прежде всего ставилась задача устранить «противоречия» у евангелистов путем приведения их сообщений в гармоническое единство. Одними из первых по этой теме были опубликованы статьи прот. А. Кудрявцева «Согласование евангельских повествований о событиях страдания и погребения Господа нашего Иисуса Христа» (ХЧ. 1867. № 5. С. 691-740) и «Согласование евангельских повествований о Воскресении Господа нашего Иисуса Христа» (Там же. № 7. С. 40-72). В этих статьях автор в основном опирался на зап. разработки этой темы. Против картины возникновения христианства и поздней датировки Евангелия от Марка, предложенной Ф. К. Бауром, было направлено исследование Н. А. Елеонского «Святое Евангелие от Марка: Против Баура» (1868), за к-рое автор был удостоен степени магистра богословия. Проф. СПбДА Д. А. Хвольсон в апологетических целях пытался разрешить хронологическую задачу о времени последней пасхальной Вечери Господа и о дне Его распятия. В ряде статей, направленных против Баура и новой тюбингенской школы, А. П. Лебедев ставил задачу примирения мнимых разногласий между учением Иисуса Христа и его интерпретацией апостолами. Библейской апологетике была посвящена монография проф. Харьковского ун-та прот. Т. И. Буткевича «Жизнь Господа нашего Иисуса Христа» (М., 1883. СПб., 18872), в к-рой содержится обзор рационалистических толкований Евангелия (Ф. Шлейермахера, Д. Ф. Штрауса, Э. Ренана и др.) и собраны возражения на отрицательную критику мн. частных вопросов евангельской истории. Против решений синоптической проблемы, предложенных Г. Эвальдом и Г. Ю. Гольцманом, была написана кн. Н. И. Троицкого «О происхождении первых трех канонических Евангелий» (Кострома, 1878), в ней прослежена история вопроса начиная с XVIII в. Проф. МДА М. Д. Муретов задумал цикл работ под общим названием «Главные типы новейшего отрицания Евангелия», однако его труд был приостановлен цензурой. Вышли только отдельные части книги о предшественниках Штрауса, об И. Г. Эйхгорне и о Ренане. В диссертации преподавателя Костромской ДС И. В. Баженова (Характеристика 4-го Евангелия со стороны содержания и языка, в связи с вопросом о происхождении Евангелия. Каз., 1907) критиковалась гипотеза тюбингенской школы о принадлежности Евангелия от Иоанна неизвестному греку, проживавшему во II в., и приводились аргументы в пользу традиц. датировки Евангелия. Преподаватель КДА архиеп. Василий (Богдашевский) не только критически разобрал отрицательные гипотезы, но и создал серию комментариев к НЗ, в к-рых сочетал верность правосл. традиции со знанием зап. лит-ры.

М. Д. Муретов

II. Библейская история и археология. Первым опытом в написании библейской истории, т. е. реконструкции событий, описанных в ВЗ и НЗ, основанной на данных священных книг и древних памятников письменности и материальной культуры, было «Начертание библейской истории» (СПб., 1816. М., 189713) митр. Филарета (Дроздова). Эта книга лишь наметила общие контуры темы, поскольку наука о Др. Востоке еще только зарождалась. Отдельные периоды ветхозаветной истории были описаны в трудах Ф. Г. Елеонского, Я. А. Богородского и знатока межзаветного времени М. Э. Поснова (Иудейство: К характеристике внутренней жизни еврейского народа в послепленное время. К., 1906). Митр. Иосиф (Петровых) исследовал период Второго храма и написал работу о соотношении Библии и сообщений Иосифа Флавия. Межзаветному периоду были посвящены работы казанского проф. богословия прот. А. В. Смирнова, переводчика апокрифов. По новозаветной истории были написаны насыщенное богословскими идеями соч. прот. П. А. Матвеевского «Евангельская история о Боге-Слове Сыне Божием...» (СПб., 1890. М., 19122), кн. проф. КазДА М. Н. Богословского «Детство Господа нашего Иисуса Христа» (Каз., 1893). Вышло большое число монографий по отдельным вопросам, напр. труды архим. Григория (Борисоглебского) «Третье великое благовестническое путешествие св. апостола Павла» (Серг. П., 1892), прот. сщмч. Иоанна Артоболевского «Первое путешествие апостола Павла» (Серг. П., 1900), архиеп. Евдокима (Мещерского) «Святой Апостол и Евангелист Иоанн Богослов» (Серг. П., 1911) и серия очерков Муретова по евангельской истории.

И. Г. Троицкий

Борьба с теорией панвавилонизма стала отправной точкой для формирования отечественной библейской археологии как особой научной дисциплины. В учебных планах Духовных академий до 1917 г. задача предмета библейской археологии определялась ее пониманием в нем. богословии: изучение бытовой жизни ветхозаветного Израиля, причем исключительно на основании письменных источников - Библии, Талмуда, описаний Св. земли. Так, проф. СПбДА И. Г. Троицкий предметом библейской археологии считал «описание и посильное объяснение тех бытовых форм, в к-рые воплощалось Царствие Божие за время от Синайского законодательства до Сошествия Святого Духа на апостолов» (Троицкий. С. 11). Такой характер носили и работы архим. Иеронима (Лаговского), С. А. Терновского. В МДА такое понимание предмета библейской археологии сохранилось до 1917 г. (Воронов Е., свящ.. Лекции по Библейской археологии за 1909-1910 гг. Серг. П., 1910).

Затем под влиянием проф. Д. И. Введенского наметилась тенденция к расширению круга рассматриваемых памятников и обращению к данным египтологии и ассириологии. И. Г. Троицкий в 1894/95 уч. г. излагал на лекциях материал преимущественно по письменным источникам, упоминая и нек-рые археологические памятники. В лекциях 1895/96 уч. г. он рассматривал также археологические и эпиграфические памятники Др. Египта и хеттов. В 1913 г. Троицкий издал пособие, в к-ром, сохраняя прежнюю форму, утвержденную советами ДА в 1895 г., постарался привлечь весь доступный ему археологический материал, известный к нач. XX в. Последними представителями подобной школы можно считать эмигрантов - д-ра богословия П. В. Смирнова, доцента Богословского ин-та св. Владимира в Харбине, до 1917 г. бывшего сотрудником Смоленского археологического ин-та (Библейская археология. Харбин, 1936), а также проф. библейской археологии И. С. Марковского, издававшего свои труды в Софии на болг. языке.

А. А. Олесницкий

Систематизатором сведений по библейской археологии, ставших известными из трудов зап. археологов-библеистов и отечественных работ по истории и искусству Ближ. Востока, был проф. КДА А. А. Олесницкий. Во время командировки на Св. землю (1873) им были сделаны описания и зарисовки библейских памятников: иерусалимских прудов, цистерн, гробниц, надписи в Силоамском туннеле и на камне Меши, клинописных табличек из Фаанаха и др. Серия публикаций, в к-рой Олесницкий рассматривал все известные ему археологические памятники Сирии и Палестины (Мегалитические памятники Св. Земли. СПб., 1895; Святая Земля // ТКДА. 1875-1876; Ветхозаветный храм в Иерусалиме. СПб., 1889), заложила источниковедческий фундамент отечественной библейской археологии. Итогом его работы должна была стать многотомная «Библейская археология», однако вышел в 1920 г. в Петрограде лишь 1-й т., под ред. В. П. Рыбинского.

При интерпретации археологических данных, полученных на Ближ. Востоке, акцент был сделан на их использовании для буквального доказательства библейских повествований. С. Песоцкий составил сравнительную хронологическую таблицу ветхозаветных персонажей и совр. им событий в странах Междуречья. Эпос о Гильгамеше, где упоминается Всемирный потоп, объяснялся как доказательство общечеловеческой памяти об этом событии. Таким же доказательством Песоцкий считал и клинописные документы, сообщавшие о допотопных династиях. Привлекались археологические данные и для освещения точной хронологии Свящ. истории.

Весь доступный к кон. XIX в. археологический материал был использован в компилятивном труде проф. А. П. Лопухина «Библейская история». Автор дал целостную панораму священных событий, начиная с первобытных времен и кончая завершением апостольского века. В главах, посвященных Палестине, он часто использует этнографические данные для доказательства историчности библейских событий, относящихся к дописьменной эпохе, и потому фиксируемых в глубинных пластах народных преданий (напр., о райском блаженстве и древе познания добра и зла, о единстве прародителей и об их грехопадении и о Всемирном потопе и построении вавилонской башни). На основании Силоамской надписи Лопухин делал вывод о том, что иудеи до вавилонского плена были грамотным народом, и поэтому невозможно отвергать аутентичность библейских текстов допленного периода, что было общим местом зап. библейской критики.

А. П. Лопухин

В то же время для Лопухина характерно некритическое привлечение археологического материала для подтверждения библейских текстов. Напр., памятники финик. колонистов в Испании он считал свидетельством о массовом бегстве хананеев от Иисуса Навина, Харам аш-Шариф в Иерусалиме - подлинными могилами ветхозаветных патриархов, городской колодец в Наблусе - колодцем Иакова, егип. «Сказку о двух братьях» - пересказом истории об Иосифе, изображение предводителя похода на эфиопов на стенах Фиванского храма - портретом Моисея, отсутствие в XIX в. гробницы Тутмоса IV - свидетельством его гибели в водах Красного м., древнейшее погребение с кладом каменных ножей - могилой Иисуса Навина и т. п. Лопухин, подобно мн. амер. богословам кон. XIX - нач. XX в., признавая историчность повествования Пятикнижия о егип. казнях, манне в пустыне, переходах через Красное м. и Иордан, давал им рационалистическое объяснение.

В посл. четв. XIX в. российские ученые начали полевые исследования. Основная роль в их проведении принадлежала Русской Духовной миссии в Иерусалиме и имп. Палестинскому православному обществу (ППО); важнейшие открытия были сделаны архим. Антонином (Капустиным), стали выходить научно-просветительские издания «Православный Палестинский сборник», «Сообщения Императорского Палестинского православного общества» и др. Определенный вклад в исследования Св. земли внесли сотрудники основанного в 1894 г. Русского Археологического ин-та в К-поле (РАИК). Хотя основной областью интересов РАИК была византинистика, его ученые предприняли неск. археологических разведок на Ближ. Востоке и провели раскопки на участках Русской Духовной миссии.

Экзегетические исследования в России развивались гл. обр. после выхода Синодального перевода Библии. Полный комментарий ко всей Библии был осуществлен единственный раз в «Толковой Библии» (СПб., 1904-1913. 11 т.), начатый по инициативе и под ред. проф. СПбДА Лопухина и продолженный его преемниками. Попытка создания еще одного общебиблейского толкования была предпринята в XIX в. Г. К. Властовым, но закончить его автору не удалось. Целый ряд толкований был написан на отдельные части и книги Библии. Среди общедоступных изданий большое распространение получили евангельские толкования еп. Виталия (Гречулевича), еп. Михаила (Лузина), цикл экзегетических трудов еп. Феофана (Говорова) об апостольских Посланиях, толкование на Апостол еп. Никанора (Каменского), толкования на новозаветные книги прот. А. Полотебнова и др. ВЗ были посвящены популярные толкования епископов Палладия (Пьянкова), Петра (Екатериновского), Виссариона (Нечаева), Иоанна (Смирнова), Димитрия (Вознесенского). Особым успехом пользовалось «Толкование Евангелия» (СПб., 1907. М., 1991р) Б. И. Гладкова, основанное на святоотеческих комментариях и трудах ученых XIX в. Более специальные труды принадлежали П. Юнгерову, еп. Антонию (Храповицкому), архиеп. Василию (Богдашевскому), прот. А. Рождественскому, архиеп. Варфоломею (Ремову), еп. Феофану (Быстрову), протоиереям В. Платонову, В. Четыркину и др.

III. Герменевтика и исагогика. Специальными герменевтическими трудами, посвященными определению фундаментальных принципов толкования, рус. Б. до 1917 г. небогата. К ним относятся книга архиеп. Феоктиста (Мочульского) «Драхма от сокровища божественных писаний Ветхого и Нового Завета, то есть Сокращение правил при чтении Священного Писания к знанию потребных» (М.,1809) и очерки П. И. Савваитова (Библейская герменевтика. СПб., 1844, 1859). Больше сделано в области изучения герменевтики патристического периода, в частности работы проф. МДА И. Н. Корсунского «Новозаветное толкование Ветхого Завета» (М., 1885), в к-рой даны характеристики методов толкования св. отцов и комментаторов нач. XIX в., а также «Иудейское толкование Ветхого Завета» (М., 1882), содержащее анализ палестинской и александрийской герменевтики межзаветной эпохи. Соотношению совр. и патристической герменевтики много внимания уделено в кн. архиеп. (впосл. митрополита) Антония (Храповицкого) «О правилах Тихония Африканского и их значении для современной экзегетики» (М., 1891; переизд.: Альфа и омега. М., 1999. № 2(20). С. 92-107).

Немало сделали рус. правосл. авторы XIX в. в области исагогики, среди них - архиеп. Иннокентий (Борисов), проф. С. М. Сольский, еп. Михаил (Лузин), профессора Хвольсон и Н. М. Дроздов, авторы академических и семинарских руководств: А. Н. Хергозерский, еп. Ириней (Орда), А. А. Жданов, Д. Нарциссов; составители библейских словарей: П. Ф. Солярский, архим. Никифор (Бажанов), А. Т. Верховский, прот. В. Михайловский и др.

IV. Библейское богословие. Долгое время в правосл. научных кругах библейское богословие не пользовалось доверием в силу того обстоятельства, что оно основывалось на протестант. принципе толкования Свящ. Писания через само Писание. Отечественные библеисты разрабатывали отдельные темы богословия ВЗ в русле правосл. Предания: ветхозаветная идея Завета Божия рассматривалась проф. КДА М. Э. Посновым (Идея Завета Бога с израильским народом в Ветхом Завете. Богуслав, 1902). Эсхатология ВЗ исследовалась И. А. Олесницким (Учение Ветхого Завета о бессмертии души. М., 1883) и прот. А. М. Темномеровым (Учение Священного Писания о смерти, загробной жизни и воскресении мертвых. СПб., 1899). Учение ВЗ о грехе рассматривалось преподавателем МДА прот. В. Н. Велтистовым (Грех, его происхождение, сущность и следствие: Крит.-догматич. исслед. М., 1885) и проф. МДА Д. И. Введенским (Учение Ветхого Завета о грехе. Серг. П., 1900). Основываясь на святоотеческом понимании библейских терминов «вестник Божий», «посланник», «сыны Божии», «серафимы», «херувимы» и т. д., проф. КДА прот. А. А. Глаголев сделал попытку систематизировать их в соответствии с догматическим учением правосл. Церкви (Ветхозаветное библейское учение об ангелах. К., 1900). Неск. тем библейского богословия были рассмотрены С. Н. Трубецким в его докт. дис. «Учение о Логосе в его истории» (М., 1900). Признавая большую роль вост. магии и мистики в формировании эсхатологии ВЗ, Трубецкой подчеркивал, что стержневой ее идеей было учение о Мессии. Мнение Трубецкого о ветхозаветном учении о Боге, Его Единстве и Троичности, частично перекликается с исследованием проф. МДА А. А. Покровского о прамонотеизме (Библейское учение о первобытной религии. М., 1901). П. А. Юнгеров провел анализ ветхозаветного вероучения по Псалтири (1894, 1897), вобравшей в себя богодухновенные идеи всех периодов ветхозаветной истории, ему принадлежит также работа о ветхозаветном учении о бессмертии души (1883).

М. М. Тареев

Среди отечественных работ выделялась позиция проф. МДА М. М. Тареева, к-рый в своей системе христ. вероучения затронул ряд тем библейского богословия. Особенность т. зр. Тареева заключается в том, что он подвергал сомнению богодухновенный характер ветхозаветной письменности и видел в ней выражение религ. духа, качественно не отличавшегося от проч. верований Др. мира. Кроме того, в ветхозаветных пророках он видел носителей религ. сознания, отличного и даже противоположного учению Пятикнижия.

Первая попытка систематизации богословия ВЗ была сделана еп. Хрисанфом (Ретивцевым) в 3-м т. «Религии древнего мира в их отношении к христианству: Ист. исслед.» (М., 1873-1878). В 1876 г. проф. СПбДА прот. А. С. Лебедев подал прошение об утверждении за ним нового курса, в к-ром догматика излагалась бы по Свящ. Писанию. При жизни им была издана лишь 1-я часть обширного исследования по библейскому богословию - «Ветхозаветное учение во времена патриархов» (СПб., 1886. Вып. 1). Как правосл. богослов, Лебедев для экзегезы всех мест Пятикнижия, содержащих догматические положения, привлекал труды совр. ему библеистов и святоотеческую лит-ру по этому вопросу.

Н. Н. Глубоковский

Богословием ап. Павла занимался проф. СПбДА Н. Н. Глубоковский, ему принадлежит фундаментальное исследование «Благовестие св. апостола Павла по его происхождению и существу: Библ.-богосл. исслед.» (СПб., 1905, 1910-1912. 3 т.). Глубоковский поставил перед собой задачу найти источники учения ап. Павла, сопоставляя его с александрийской философией, раввинистическим иудаизмом и античными доктринами. В результате он пришел к выводу, что Евангелие Павла было вполне оригинальным и коренилось в том Откровении, к-рое он получил. Глубоковскому принадлежат мн. работы по богословию Апокалипсиса и Посланий к Галатам и Евреям. Правосл. взгляд на библейское богословие выражен в статье проф. МДА В. Н. Мышцына и др. его работах на эту тему. Крупным вкладом в библейскую науку явился богословский анализ Евангелий в работах М. Муретова.

Основной причиной, определившей характер и проблемы развития Б. в этот период, стал разрыв ее как с зарождавшейся в дореволюционной России отечественной школой, так и с зап. наукой, являвшейся основным источником формирования этой школы. В послевоенные годы, когда началось возрождение духовных учебных заведений МП, стали появляться отдельные работы церковных ученых, посвященные различным аспектам Б. Такое положение характерно и для совр. состояния российской Б., не сложившейся в полноценную научную школу.

В 1969 г. при ЛДА была организована Библейская группа, к-рая должна была продолжить дело созданной в 1915 г. комиссии по научному изданию слав. Библии при Петроградской ДА, во главе к-рой стоял проф. И. Е. Евсеев. Цель, поставленная перед группой,- подготовка критического издания слав. Библии - так и не была достигнута; работа ограничилась лишь сбором и анализом архивных материалов.

Статьи по Б. публиковались в ЖМП, напр. К. Логачёва по истории рус. перевода Библии, проф. ЛДА А. Иванова по текстологии НЗ, экзегетические очерки проф. МДА М. С. Иванова, ряд статей прот. Александра Меня.

C 1952 по 1980 г. ректор ЛДА прот. Михаил Сперанский преподавал библейские дисциплины. Гл. обр. он обращал внимание на основное содержание новозаветного благовестия, раскрывая его сотериологическую сущность. В работе «Св. апостол и евангелист Матфей» (БТ. 1964. Сб. 3. С. 5-33) Сперанский, проанализировав все основные источники об авторе первого Евангелия, защищает тезис о евр. оригинале Евангелия от Матфея. Он также является автором небольшого труда, посвященного экзегетическим принципам ап. Павла (VI глава Послания апостола Павла к Римлянам: Экзегет. анализ содержания // БТ. 1973. Сб. 10. С. 109-112). За труд «Введение в изучение Четвероевангелия» (1963, ркп. ЛДА) прот. Михаил Сперанский был удостоен степени магистра, за «Курс лекций по изучению Свящ. Писания Нового Завета» (1971, ркп. ЛДА) - степени д-ра богословия.

В 70-90-х гг. прот. Александр Мень, издавая свои религиеведческие научно-популярные труды, стремился ввести в научный оборот основные результаты зап. Б. В шеститомной «Истории религии: В поисках Пути, Истины и Жизни» он активно использовал историко-критический метод изучения Свящ. Писания. Особенно ярко это выражено во 2-м т. «Магизм и единобожие: Религиозный путь человечества до эпохи великих учителей» (Брюссель, 1971), в 5-м т. «Вестники Царства Божия: Библейские пророки от Амоса до Реставрации (VIII-IV вв. до н. э.)» (Брюссель, 1972). В приложении к кн. «Сын человеческий» (Брюссель, 1969) прот. А. Мень приводит краткий обзор критической лит-ры по новозаветной христологии, синоптической проблеме и т. д. Он- автор ряда комментариев для т. н. Брюссельской Библии (Брюссель, 1973), ему принадлежит фактически единственная обзорная работа, посвященная становлению, основным направлениям и этапам развития рус. Б. до 1917 г. (О русской православной библеистике // БТ. 1987. Сб. 28. С. 272-289). Составленный им объемный «Библиологический словарь» (М., 2002. Т. 1-3) представляет собой единственное специальное издание на рус. языке, содержащее статьи об основных зап. и отечественных библеистах, о методах и принципах библейской критики, об основных школах и направлениях в Б.

Развитие славистики во 2-й пол. XX в., а также наличие в Росии богатой коллекции рукописных источников создали относительно благоприятные условия для текстологических исследований слав. Библии. Плодом этих трудов стал выпуск проф. А. А. Алексеевым научных изданий «Текстология славянской Библии» (СПб., 1999) и «Песнь Песней в древней славяно-русской письменности» (СПб., 2002), содержащих историю всех слав. переводов Библии и одной из ее книг. В советской и впосл. в российской академической исторической науке исследование по смежным с Б. дисциплинам проводилось в рамках востоковедческой школы такими учеными, как Н. В. Пигулевской, Д. В. Щедровицким, И. Д. Амусиным, А. А. Немировским, И. Ш. Шифманом, И. П. Вейнбергом и др. Исследованию историко-культурной среды существования первохрист. общины и формированию новозаветной лит-ры посвящены труды И. С. Свенцицкой, Е. Н. Мещерской, А. Ч. Козаржевского, И. А. Левинской и др. Об основных этапах развития совр. отечественной Б. можно судить также по статьям, опубликованным в альманахе «Мир Библии» (1993) и ж. «Страницы» (с 1996), издаваемом ББИ.

Изучение древних языков и дисциплин, связанных с Б., ведется как в церковных, так и в светских высших учебных заведениях. Результатом работы семинаров по Б., организованных при Институте Восточных культур при РГГУ, стало появление сб. статей, посвященных библейской филологии (Библия: Лит. и лингвистические исслед. М., 1998-2001. 4 вып.). Однако большинство авторов этой научной школы, игнорируя правосл. традицию, видят развитие отечественной Б. как науки в парадигме историко-критических методов, выработанных зап. школами богословия. Появление работы свящ. Леонида Грилихеса «Археология текста: сравнительный анализ Евангелий от Матфея и Марка в свете семитской реконструкции» (М., 1999) свидетельствует о начале возрождения правосл. Б. Выводы автора, исследующего становление новозаветной письменности, не противоречат древнейшему церковному Преданию о том, что в основе Евангелия от Матфея лежит текст, первоначально написанный на древнеевр. языке.

По инициативе Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II в авг. 1999 г. возобновила деятельность Патриаршая и Синодальная Библейская комиссия, ответственным секретарем к-рой был назначен директор Синодальной б-ки прот. Борис Даниленко. Комиссия организовала и провела ряд международных научных конференций, посвященных текстологии слав. Библии.

До второй мировой войны основным центром не только библейских, но и всех богословских исследований, сделанных рус. эмигрантами в Зап. Европе, был Православный богословский ин-т прп. Сергия в Париже. Условно можно выделить 3 фактора, определивших направления этих исследований: работы, связанные со становлением учебного процесса в ин-те; развитие традиции рус. дореволюционной школы Б. и участие в общеевроп. исследованиях Свящ. Писания.

Кассиан (Безобразов), еп. Катанский

Необходимость быстро организовать учебный процесс в Богословском ин-те (открыт в 1925) активизировала богословские исследования, в т. ч. и библейские. Теоретические основы для них были определены в статьях С. С. Безобразова (впосл. еп. Кассиан) «Принципы православного изучения Слова Божия» (Путь. 1928. № 13. С. 1-15) и «Новый Завет в наше время» (Путь. 1938. № 55. С. 3-23). Им были подготовлены курсы лекций по НЗ: по Четвероевангелию и истории апостольского века (1931), по Апостолу и Апокалипсису (1935). Позднее основные идеи, разработанные им в тот период, легли в основу кн. «Христос и первое христианское поколение» (П., 1950. М., 20024). В то же время курсы лекций по ВЗ создал А. В. Карташёв, больше известный как церковный историк. В послевоенные годы был разработан ряд учебных пособий: протопр. А. Князевым по Пятикнижию и историческим книгам (Généralité: Le Pentateuque et le Livres Historiques), по пророкам (Les Prophètes) и учительным книгам (Les Livres sapientiaux, Les Psaumes), прот. Н. Куломзиным по НЗ (Le texte du Nouveau Testament dans la Tradition chrétienne, La formation du canon des Livres néotestamentaires, Les Évangiles Synoptiques, L'Évangile de St. Jean, La vie et l'œuvre de l'apôtre Paul, Les Épîtres Pauliniennes, Ecclésiologie Paulinienne). Публикация пособий на франц. языке давала возможность продолжить в новых условиях традиции, выработанные первым поколением преподавателей ин-та. В этих лекционных курсах соединялись унаследованный от дореволюционной школы подход к преподаванию Свящ. Писания со знанием совр. европ. библейской науки.

Формирование рус. библейской школы, прерванное в 1917 г., было продолжено трудами эмигрантов. В статье о принципах правосл. изучения слова Божия (1928) Безобразов указывал на отличительные особенности правосл. Б., к-рые, по его мнению, связаны с правосл. учением о Церкви; это выражено в толковании Свящ. Писания в свете Свящ. Предания и в учении о богодухновенности Писания, к-рое предполагает нераздельность Божия и человеческого в Божественном Откровении. Автор делает вывод о невозможности отсечения отдельных отрывков и глав, считающихся позднейшими вставками и результатом редакции, о признании традиц. атрибуции библейских книг. О том, что исследования Библии должны стремиться не к опровержению тех или иных фактов Свящ. Предания, а к их осмыслению в свете научных данных, говорил Карташёв в речи на выпускном акте 13 февр. 1944 г. На примере основных положений ветхозаветной критики эту идею также развивал Б. И. Сове (Тезисы по Свящ. Писанию Ветхого Завета // Путь. 1936/1937. № 52. С. 67-69). Еп. Кассиан показал, как правосл. Б. может пользоваться выводами метода анализа жанровых форм (Новый Завет и наше время // Путь. 1938. № 55. С. 3-23; Церковное предание и новозаветная наука // ПМ. 1937. Вып. 3: Живое Предание. С. 153-170). Выработанные в довоенный период теоретические посылки лежат в основе всех трудов в области Б., написанных в рус. эмиграции во Франции: еп. Кассиана «Pentecôte Johanique (Jn XX, 19-23)» (Иоаннова Пятидесятница (Ин 20. 19-23) (дис. на Протестант. фак-те в г. Монпелье) (1939), «Христос и первое христианское поколение» (1950), «Водою, Кровию и Духом» (докт. дис.; ркп. 1958-1960, опубл.: П., 1997), «Учение евангелиста Иоанна о Боге Отце» (неизд.); А. В. Карташёва «Библейская критика Ветхого Завета» (П., 1947), прот. Н. Куломзина «Христос-Мессия» (готовится к изданию в ПСТБИ).

Особенностью рус. библейской школы в эмиграции во Франции стало развитие экзегетического направления, основанного на традициях святоотеческого толкования Библии. Заслуга в этом принадлежит прежде всего прот. С. Булгакову, написавшему неск. работ на библейские темы («Петр и Иоанн - два первоверховных апостола» (П., 1926), «О чудесах евангельских» (П., 1932) и др.); ряд статей написан еп. Кассианом (Евангелисты как историки // ПМ. 1928. Вып. 1. С. 7-30; Неверный домоуправитель // Вестн. РСХД. 1929. № 8/9; Воскрешение Лазаря и Воскресение Христово // Путь. 1929. № 16. С. 3-18); протопр. А. Князевым (Иуда и Фамарь // ПМ. 1948. Вып. 6. С. 140-154; Господь - Муж Брани: К уяснению религ. смысла кн. Исход // Там же. 1950. Вып. 7. С. 105-125; О боговдохновенности Свящ. Писания // Там же. 1951. Вып. 8. С. 113-127) и прот. Н. Куломзиным (Оскар Кульман: Бог и цезарь // Вестн. РСХД. 1957. № 44; Нищие Божии в Ветхом и Новом Завете // Церк. вестн. Зап.-Европ. Экзархата. 1963. № 21-22).

Важным событием, активизировавшим библейские исследования, стало осуществление исправленного рус. перевода НЗ под рук. еп. Кассиана. Для этого при Богословском ин-те была создана специальная научно-лит. комиссия в составе: еп. Кассиан (председатель и основной переводчик), Б. К. Зайцев, Д. И. Лаури, Карташёв, В. Н. Раевский, Н. Куломзин.

Протопр. Алексий Князев

Третьим направлением рус. Б. во Франции является участие ее представителей в общеевроп. библейских исследованиях. На первом этапе эта работа носила апологетический характер (что видно, напр., в трудах еп. Кассиана: Theozentrismus und Christozentrismus im Neuen Testament. Universität Heidelberg, 1949; L'Études du Nouveau Testament dans l'Église Orthodoxe. P., 1956; Das Studium des Neuen Testaments in der Orthodoxen Kirche // Kyrios. 1960-1961. № 1. S. 28-31 и др.). Участие в международных богословских конференциях давало возможность правосл. библеистам изложить их т. зр. по различным вопросам, в частности по исследованиям Писания. Особую роль здесь сыграли проводимые ин-том Литургические недели (Semaines d'études liturgiques). Организатором этих конференций был еп. Кассиан, автор ряда докладов на библейские темы (La prière dans le Nouveau Testament. 1961. Опубл.: Cassien et Dom Botte. La prière des heures. P., 1963. P. 17-42; Le jour du Seigneur dans le Nouveau Testament. 1962. Опубл.: Cassien et Dom Botte. Le Dimanche. P., 1965), активное участие принимали протопр. А. Князев (La lecture de l'Ancien Testament dans le rite byzantin (Р., 1961. Опубл.: Mgr. Cassien... La prière des heures. P., 1963. P. 201-252), L'Église de l'Ancien Alliance et la liturgie byzantine (1979. Опубл.: CSS. Vol. 26. P. 143-166), La Passion du Christ et le jugement de ce monde (Jean 12, 31) d'après les lectures bibliques de la Semaine Sainte byzantine (1980. Опубл.: Там же. Vol. 27. P. 105-130) и прот. Н. Куломзин (La sainte Cène dans le Nouveau Testament (1965. Опубл.: Eucharisties d' Orient et d' Occident. P., 1970. Vol. 1. P. 53-64), Kérygme apostolique et confession de la foi (1978. Опубл.: CSS. Vol. 25. P. 201-211), La prière du Christ au Père (1980. Опубл.: CSS. Vol. 27. P. 131-142)). С 60-х гг. XX в. преподаватели ин-та начинают выступать как участники общеевроп. исследований. Особую роль сыграли протопр. А. Князев и прот. Н. Куломзин. С их именами связано также участие правосл. авторов в работе над новым франц. переводом Библии (La Traduction Œcuménique de la Bible). Протопр. А. Князев входил в издательский комитет и работал с переводами ВЗ. Прот. Н. Куломзин до своей кончины оставался правосл. сопредседателем этой организации, принимал участие в редакции переводов Посланий ап. Павла.