МЕЙЕНДОРФ

Уже в годы обучения в Свято-Сергиевском ин-те ясно обозначился главный интерес М.- святоотеческое богословие, в частности учение свт. Григория Паламы, к-рому он посвятил неск. книг: «St. Grégoire Palamas et la mystique orthodoxe» (Свт. Григорий Палама и православная мистика), «Grégoire Palamas: Défense des saints hésychastes» («Григорий Палама: Триады в защиту священнобезмолвствующих», греч. текст и франц. перевод), «Introduction à l'étude de Grégoire Palamas» (Жизнь и труды св. Григория Паламы: Введение в изучение). При участии М. было подготовлено 1-е критическое издание греч. текста произведений свт. Григория. Впосл. М. опубликовал специальные исследования об исихазме и о визант. богословии вообще: «Byzantine Hesychasm: Historical, Theological and Social Problems» (Византийский исихазм: Исторические, богословские и социальные проблемы), «Byzantine Theology» (Византийское богословие), «Living Tradition» (Живое предание), «The Byzantine Legacy in the Orthodox Church» (Византийское наследие в Православной Церкви). В своих книгах М. прослеживает православно-христ. мистическую традицию, истоки к-рой он видит в раннем егип. монашестве; основные вехи этой многовековой традиции: умная молитва Евагрия Понтийского, мистицизм сердца прп. Макария Великого, учение об обожении свт. Григория Нисского и прп. Максима Исповедника, учение о боговидении прп. Симеона Нового Богослова, визант. исихазм XI-XIV вв., средневек. рус. монашество, прп. Серафим Саровский и св. прав. Иоанн Кронштадтский в XIX-XX вв. Под правосл. мистикой (в отличие от внехрист. или оккультного мистицизма) М. понимает «объективное видение Бога человеком», достигаемое святыми на высших ступенях духовного подвига, всецелое приобщение человека к Богу, при к-ром «божественный свет сияет в самом теле обоженного человека». На примере свт. Григория Паламы М. показывает, что истинно христианское богословие немыслимо без мистики: «В богословии Паламы тщетно было бы пытаться разделить собственно богословие и мистику: богословский экзистенциализм и мистика исихазма - это два необходимых аспекта одной и той же Истины» (Meyendorff J. St. Gregory Palamas and Orthodox Spirituality. Crestwood (N. Y.), 1974. P. 173). По мнению М., именно мистическая направленность является главным отличием вост. богословской традиции от западной: «В истории восточного христианства мистическое созерцание Бога и богословие всегда находились в тесном соотношении, никогда не упраздняя друг друга. Поэтому и богословие на Востоке не превратилось в сухую науку, в то время как западное богословие постепенно приобрело «схоластический характер»» (Ibid. P. 174).

В богословских изысканиях М. уделял особое внимание христологическим проблемам. Результатом его многолетних трудов в области визант. христологии явилось фундаментальное исследование «Иисус Христос в восточном православном богословии». В этой книге, так же как и в др. работах, посвященных данной теме, он подчеркивает непреходящее значение Вселенского IV Собора (Халкидон, 451), сформулировавшего учение о божественной и человеческой природах Сына Божия, однако отмечает, что халкидонское вероопределение, хотя и было достаточно сбалансированным, вызвало мощную волну расколов, не изжитых до сего дня. Изучив историческую и богословскую ситуацию, сложившуюся на Востоке в эпоху Халкидонского Собора, М. пришел к выводу, что христология совр. дохалкидонских Церквей является продолжением и развитием христологии свт. Кирилла Александрийского. Именно потому М. стал одним из наиболее активных деятелей диалога между Православной Церковью и Восточными Православными (дохалкидонскими) Церквами. Он считал необходимым вернуться к рассмотрению тех разногласий в области христологии, к-рые стали причиной разделения внутри Восточной Церкви более полутора тысяч лет назад: «В настоящее время,- писал он,- нет сомнения в том, что военное подавление монофизитства в Египте и других местах, навязывание халкидонской иерархии при помощи византийской полиции, частые ссылки действительно популярных вождей египетской Церкви сыграли решающую роль в том, что раскол получил характер национального сопротивления визант. церковному и политическому владычеству в Египте, Сирии и Армении... Те исторические обстоятельства, к-рые сделали все эти ошибки возможными в прошлом, уже не существуют... Поэтому для всех нас настало время оглянуться назад, на свои традиции, чтобы ясно увидеть подлинные вопросы... и признать, что божественная истина может часто выражаться по-разному без нарушения этим разнообразием единства во Христе» (Халкидониты и монофизиты после Халкидона // ВРЗЕПЭ. 1965. № 52. С. 223).

Проблема христ. единства глубоко волновала М. в течение всей его жизни. На протяжении многих лет он участвовал в работе Всемирного Совета Церквей. Участие М. в экуменическом движении было основано, с одной стороны, на строгой защите правосл. догматов, с другой - на поиске путей к преодолению существующего разделения между христ. конфессиями. В Париже рус. богословская мысль столкнулась с инославием лицом к лицу, и ей предстояло осмыслить исторический путь христ. Церквей, выявить то самое существенное, в чем они сохранили общность. Вслед за прот. Георгием Флоровским, к-рый считал разделение Церквей реальностью и призывал к единству на основе возвращения к вере древней неразделенной Церкви, М. полагал, что церковное единство должно основываться на единстве веры при возможном разнообразии в способах ее выражения: «Учение о кафоличности подразумевает законную возможность культурного, литургического и богословского разнообразия в единой Христовой Церкви. Это разнообразие не означает разногласия или противоречия. Единство Церкви предполагает полное единство веры, видения и любви, то единство единого тела Христова, которое превосходит всю законную множественность и разнообразие» (Кафоличность Церкви // Там же. 1972. № 80. С. 239). По мнению М., правосл. богословие должно быть не «восточным» в узко-конфессиональном смысле, а универсальным, кафолическим, вселенским: «Все христиане стоят перед вызовом единого и в корне расцерковленного мира. Этому вызову нужно смотреть в лицо... как проблеме, нуждающейся в богословском и духовном ответе. Для молодых поколений, где бы они ни были, не существенно, от какой именно духовной генеалогии зависит этот ответ - западной, восточной, византийской или латинской,- лишь бы он прозвучал для них истиной и жизнью. Поэтому православное богословие будет либо подлинно «кафолическим»... либо не будет богословием вообще» (Православное богословие в современном мире // Там же. 1969. № 67. С. 175). Тема взаимоотношений между Православием и инославием затрагивается в таких книгах М., как «Orthodoxie et Catholicité» (Православие и кафоличность), «L'Église Orthodoxe, hier et aujourd'hui» (Православная Церковь: Вчера и сегодня), «Catholicity and the Church» (Кафоличность и Церковь), «Witness to the World» (Свидетельство миру), «Vision of Unity» (Видение единства).

В церковно-исторических трудах «Единство Империи и разделение христиан», «Византия и Московская Русь» М. рассматривал в исторической перспективе взаимоотношения Церкви и гос-ва, заостряя внимание на таких трудных и спорных проблемах, как папоцезаризм визант. императоров и цезарепапизм рим. епископов, гонения на еретиков в эпоху имп. св. Юстиниана I. М. считал себя в первую очередь церковным историком и лишь во вторую - богословом. По его мысли, все богословские проблемы должны рассматриваться в контексте истории. Ни догматы Церкви, ни определения Вселенских Соборов, ни церковные каноны, ни учение святых отцов не могут быть правильно поняты вне церковно-исторического контекста: «Для того, чтобы действительно проникнуть в мир святых отцов, почувствовать их мысль, узнать, почему они говорили именно так, а не иначе, и что все это значит для нас - носителей другого менталитета, живущих много веков спустя, в иной культуре,- нам необходимо изучать историю» (Введение в святоотеческое богословие. 2007. С. 8). Богословие самого М. было глубоко историчным. По его мнению, настоящее невозможно понять, если не знать прошлое. В его трудах прошлое соединяется с настоящим, опыт человека XX в. рассматривается через призму святоотеческого опыта, учения визант. исихастов XIV в., опыта древней неразделенной Церкви.